– Все, идемте, пока совсем не стемнело!

Сделав знак рукой американцу, чтобы тот следовал за ними, опера спустились вниз. Шагая за ними, Фэртон, которого явно мучила его будущность, снова завел разговор о смерти Дебирэ:

– Джентльмены, я хотеть сделать официальный заявлений, что я не убивать Анри, что он сам умирать во время… м-м-м… секс. Он хотеть острый ощущений и просить меня сделать ему маленький методик из БДСМ с его гальстук. И все… Что мне может быть по ваш суд?

Гуров, который уже закончил разговор с Главком о кинологе с собакой, пояснил, что судмедэкспертиза уже установила причины смерти француза, и ее выводы идентичны тому, что только что сказал Фэртон. Поэтому ему может быть вменено непреднамеренное причинение смерти по неосторожности. Не исключено, какие-то коррективы внесет и дальнейшая, углубленная экспертиза, которая может эту вину как смягчить, так и усугубить. Если окажется, что сердце Дебирэ отключилось по каким-то своим причинам – это повлечет более мягкое решение суда, но если причиной его остановки стали излишне жесткие манипуляции американца с удавкой из галстука, то и решение может быть куда более жестким.

– Кроме того, суд может расценить это происшествие как сознательное причинение смерти для того, чтобы завладеть ценным раритетом. Откуда вам стало известно про папирус? – выходя на крыльцо дома, изучающе взглянул на американца Лев.

– Мне о нем рассказать Анри еще два месяц назад, – сразу же скиснув, заговорил Фэртон. – Он мне сказать, что хочет купить папирус у один русский профессор, с жена который у него роман.

– А он что, мог и с мужчинами, и с женщинами? – не тая иронии, спросил Станислав.

– Да, он есть «би»… Это… Бисексуальный мужчина, – поеживаясь, пояснил американец. – Он мне предложить потом организовать продажа на аукцион за хороший сумма денег. Я иметь контакты с устроитель неофициалный аукцион. Мы хотеть выставлять раритет на торги и потом делить прибыль на мы двое. А когда он умереть, я очень испугаться. Я быть в паника. Я схватить то, что попалось под рука, и бежать из гостиница. Я не понимать, что делать в тот момент. И еще. По новый закон Франция мы с Анри супружнико. Он мой законный жена. Наш свидетельств о брак лежать в мой вещи. Его имущество – это и мой имущество.

Слушая его, опера не выдержали и громко фыркнули – настолько дикими и бредовыми, с точки зрения российской общественной морали, выглядели эти объяснения.

– Того человека, который занимается аукционами, зовут Джереми? Он сейчас в России? – Этот вопрос Гурова стал для Фэртона чем-то наподобие крепкого подзатыльника – он дернулся, ошарашенно глядя на этого русского сыщика, а потом нехотя подтвердил:

– Йес, Джереми… Да, он в Москва.

– А Джереми – какой именно? Коу, Бломм, Биггс, Локс, Шэпли?

То, как много всяких Джереми знает этот сыщик, Фэртона поразило еще больше. Он напряженно задумался, но его внутренний диалог перебило насмешливое и одновременно требовательное замечание Станислава:

– Только не врать, не врать! Вранье у нас наказуемо не менее жестко, чем убийство. Понятно?