Приезжаю и первым делом иду в гостиницу к отцу. Но на этот раз его в номере нет. Куда теперь? В цирк? А почему нет-то? Ну ищет дочь отца… Еду. В нашем балаганчике все по-прежнему. Без перемен. На арене идут репетиции. Ерлан выгуливает животину. По одной за раз, чтобы дел не наделать. Отец встречает меня новой частушкой:

— Пап…

Поговорить бы с ним начистоту. Но Приходченко доходчиво мне разъяснил, что человек, который находится в полной зависимости от наркотиков, крайне ненадежен. А судя по тому, как мой отец вымаливал дозу у неизвестного, это в его случае именно так. А потому, каким бы хорошим он не был в прошлой жизни, в этой, наркотической, он за дозу в момент ломки продаст и сдаст все и всех.

— И тебя, Маш, в том числе. Потом ширнется, полегчает ему, терзаться будет страшно, но и в следующий раз сдаст, когда край наступит. Так что рассчитывать на его поддержку нельзя. Опасно это.

Рассматриваю отца, пытаясь отследить перемены, произошедшие в нем за время моего отсутствия.

— Пап, как себя чувствуешь?

— Отлично!

— Пап, а скажи-ка мне…

— Погоди, а что это у тебя под глазом?

— Ерунда.

— Съездила куда-то и назад с фингалом…

— Нет, пап, это я еще вчера…

— Егор чтоль твой расстарался? Каким образом?..

— Был он здесь.

— Вчера?

— Ага. Еще до того, как свадьбу праздновать начали. Пришел, — мол, поговорить хочу…

— И что?

Встаю и начинаю нервно прохаживаться.

— А ничего. Поругались.

— Как он тебя нашел-то?

— Да я не спрашивал. Какая мне разница?

— Пап, я слышала как ты вчера вечером с кем-то разговаривал. У клеток, за горой ящиков. Кто это был? Егор?

Смотрит. Молчит. Потом отводит глаза и кивает. Сейчас соврет.

— Да он.

— А что на этот раз хотел?

— Да все того же.

— Чего?

— О тебе расспрашивал. Ты ведь, оказывается, ничего ему о себе не рассказала. Почему? Тебе что есть чего стыдиться?

— Нет, но у него свои взгляды на многие вещи…

— Пусть засунет их себе в жопу и сядет на нее поплотнее. А лучше пусть валит куда подальше…

— Он и свалил. Пропал. Трубку не берет. Друзья беспокоятся. Мне звонили, спрашивали, не появлялся ли он на моем горизонте. Я сказала, что нет, а ты оказывается с ним вчера говорил… Не знаешь, куда он после думал податься?

Смотрит тревожно, молчит. Потом опять отводит глаза. Снова врать готовится.

— Сказал: все, с меня, мол, довольно, обратно в Москву поеду.

Это скорее всего значит, что Егор сказал папе что-то прямо противоположное… Папа врать не мастак. Всегда он прямолинеен до смешного. Вдруг поворачивается. Смотрит. В глазах страх, который он явно пытается подавить. Сглатывает. Жует губами. Решится сказать то, что знает? Нет… Папа… Папа мой, папа…

У меня есть план. Привезла с собой из Москвы свои свадебные фотографии. На них я и Егор. Буду ходить по старым знакомым в цирке, рассказывать о своей новой жизни, показывать фотографии. Вдруг кто-нибудь да воскликнет: «Ба! А этого парня я вчера здесь видел!» Может кто-то вспомнит и того, с кем Егор общался. Но план мой проваливается с треском. Муж мой проскользнул под взглядами огромного количества людей так, словно был в плаще невидимке. Не видел его никто. Или все врут? Вряд ли. Не может быть так, чтобы все члены моей цирковой семьи были бы в сговоре. Если до сих пор тайна транспортировки наркотиков остается тайной, значит в нее посвящено ограниченное количество людей. Иначе кто-нибудь бы уже проболтался.