Прежде чем остановиться на данном варианте заключительного раздела, я отправил несколько пробных вариантов в корзину для бумаг. Все они содержали в себе окончательность, налет которой обычно несут на себе последние главы, где каждая идея нашла свое место и все упомянутые автором тайны и загадки разрешены. Если действие разворачивается в сфере политики, то о герое нельзя написать, что он жил долго и счастливо и, завершив дела, скончался. Здесь не существует заключительных глав, поскольку у героя в политике больше будущего, чем прошлого. Писатель приступает к последней главе, когда ему в воображении является вежливый читатель, украдкой посматривающий на часы.

Когда Платон почувствовал, что может подвести итог рассуждениям, его уверенность в собственных выводах обратилась в страх, подобный страху перед выходом на сцену, поскольку он понял, насколько абсурдно будут звучать его мысли о месте разума в политике. Предложения, содержащие эту мысль, дались трудно даже Платону. Они столь прозрачны и столь категоричны, что люди не могут ни забыть их, ни жить по ним. Его Сократ говорит Главкону, что навлечет на себя «насмешки и бесславие», высказав свои соображения о том, как построить государство, наиболее близкое к совершенному[408], поскольку эти соображения будут «полностью противоречить общепринятому мнению»[409]. «Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино — государственная власть и философия… государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то [совершенное. — Пер.] государственное устройство, которое мы только что описали словесно»[410].

Произнеся эти роковые слова, он сразу же понял, что они являются советом, как достичь совершенства, и смутился от недостижимого величия своей идеи. Поэтому он тут же поспешил добавить, что «того, кто подлинно способен управлять», «моряки назовут высокопарным болтуном и никудышным человеком»[411].

Однако это печальное добавление, предохраняющее его от древнегреческого эквивалента обвинения в отсутствии чувства юмора, служит своего рода концовкой мрачной идеи. Затем он начинает высказывать вызывающие мысли. Платон говорит своему собеседнику Адиманту, что в бесполезности философов следует «винить тех, кто не находит им никакого применения, а не этих выдающихся людей. Ведь неестественно, чтобы кормчий просил матросов подчиняться ему…»[412]. И на этой высокомерной фразе он поспешно собрал инструменты разума и исчез в стенах Академии, оставив мир Макиавелли.

Так, при первой встрече разума и политики разум предпочел в гневе удалиться. Однако, как сообщает нам Платон, корабль плывет. С тех пор как Платон написал свое сочинение, множество кораблей вышло в открытое море. И сегодня, независимо от того, мудро это или глупо, мы уже не можем называть человека опытным кормчим просто потому, что он умеет учитывать «времена года, небо, звезды, ветры — все, что причастно его искусству…»