Мы, кажется, совершили ошибку, переправившись через Невежис под Каунасом. Дело в том, что дальнейший маршрут пролегал слишком близко к линии фронта. Какое-то время двигались вдоль реки Дубис-са. Дороги были забиты войсками, и хотя в небе появлялись наши истребители, немецкая авиация в покое нас не оставляла. Каждый час приходилось сворачивать в лес, пережидать налеты. Иногда не успевали и бежали, оставив машины на дороге.
Бомбардировщики нас не трогали. Зато часто налетали «Мессершмитты» и «Фокке-Вульфы» (их называли «фоккеры»). Гадостный для нас самолет! Темно-серый, похожий окраской на гадюку, с огромным крестом в белой окантовке через весь фюзеляж. Такие же кресты на крыльях, а на хвосте — свастика. Несла эта гадюка четыре 20-миллиметровые пушки и два пулемета. Сыпали на нас мелкие бомбы, но в основном стреляли по машинам из своих многочисленных стволов. Наши самолеты в воздухе постоянно не дежурили. Пролетит пара, а иногда одиночный «Як» или «Лавочкин». Немцы обычно дожидались, когда небо чистое, и тогда проносились над колонной. Из-за плохой дороги, бывало, по сотне машин друг за другом шли.
Но вернусь к первому рейсу. Уже через несколько часов разворотило мотор нового «студебеккера» и тяжело ранило шофера. Потеря мощного трехосного вездехода («студебеккеров» было всего два) стала для нас ощутимой потерей, не говоря уже о раненом водителе. Снова перегружали ящики. Мой «шевроле» был загружен, как верблюд. Кроме меня, в кабине сидели два человека, а один стоял на крыле, наблюдая за воздухом. Новый налет сразу четырех «Фоке-Вульфов-190» оказался трагичным. Самолеты вымахнули двумя парами, выстилая перед собой полосу трассирующих пуль и снарядов. Кто нырнул под машину, кто бросился под обочину. ЗИС-5 загорелся, а через несколько минут взорвался, накрыв своими обломками и осколками боеприпасов второй «студебеккер». Шофер, Ваня Крикунов, мой дружок, отчаянный парень, нырнул в кабину и отогнал дымившийся «студебеккер» под деревья. Кроме этого, пулями и снарядами были повреждены еще два грузовика. Едва закончился налет, мы обнаружили, что четыре человека убиты и около десятка ранены. Спешно перевязывали раненых, отвозили их в лес, туда же перегоняли уцелевшие машины.
Иван Прохорович Сулейкин сильно нервничал. Для него груз и машины — святое дело. Он очень переживал за их потерю. А тут одна машина сгорела, одна сломанная в лесу торчит, а четыре повреждены. Про убитых и раненых, как всегда, говорили в последнюю очередь. С ранеными вопрос решили быстро. Уговорили водителей, идущих порожняком, довезти их до медсанбата и переслали записку с просьбой выслать ремонтников.
Впрочем, на быструю помощь рассчитывать не приходилось. Срочно взялись за ремонт сами. Два грузовика кое-как залатали, сменили шины, а один ЗИС-5 и полуторка были разворочены слишком сильно. Снова перегружали и распределяли ящики по оставшимся десяти машинам. Похоронили погибших и, перекусив всухомятку, завалились спать. Когда стемнело, Сулейкин нас растолкал, и мы двинулись дальше. Под утро уткнулись в правый приток Невежиса. Он был узкий, но болотистые берега заставили саперов навести широкий понтонный мост и выложить подъезды бревнами. До Шяуляя оставалось километров тридцать, линия фронта совсем под носом, а машин и повозок с обеих сторон скопилось несколько сотен. Пропускали без очереди только санитарные машины, танки и машины с орудиями на прицепе.