Он вперил в них свои чёрные глаза и прорычал:
– Ну, выкладывайте, живо! Что вы сделали с бумагами?
Они не отвечали. Оказалось, это был верный способ довести его до бешенства. Петерс вдруг набросился на Андерса, словно собирался убить его. Он обхватил его голову руками и начал неистово трясти.
– Ну, отвечай, – орал он, – где бумаги, иначе я тебе шею сверну!
Тут за него вступился Расмус:
– А ты всё-таки дурак. Андерс ведь не знает, где бумаги, это Калле знает. Потому что лучше, чтобы только один человек знал, так Калле сказал.
Петерс отпустил Андерса и посмотрел на Калле.
– Вот, значит, как… – сказал он и повернулся к Калле: – Насколько я понимаю, Калле – это ты. Вот что, мой дорогой Калле, даю тебе час на размышление. Час, и ни минуты больше. После этого с тобой случится нечто ужасно неприятное. Хуже этого в твоей жизни ещё ничего не было, понял?
Калле вёл себя весьма уверенно и спокойно, как и подобает знаменитому сыщику Блюмквисту в подобных ситуациях. Он ответил с чувством собственного превосходства:
– Не пытайтесь меня запугать, поскольку это невозможно. – А про себя он добавил: «Я уже и так напуган дальше некуда».
Петерс зажёг сигарету. Пальцы его дрожали. Он испытующе взглянул на Калле и продолжал:
– Интересно, достаточно ли ты умён, чтобы можно было поговорить с тобой о деле? Если да, то уж постарайся использовать все свои умственные способности, чтобы понять, о чём идёт речь. Значит, так: по ряду причин, о которых я тебе рассказывать не стану, я взялся за дело в высшей степени противозаконное. В Швеции, если я тут задержусь, меня могут приговорить к пожизненному тюремному заключению, поэтому я не останусь здесь ни на минуту дольше, чем необходимо. Я уеду отсюда и увезу с собой те самые бумаги. Тебе ясно? Ты ведь не настолько глуп, чтобы не понять, что я пойду до конца. Я готов на всё, абсолютно на всё, лишь бы заставить тебя рассказать, куда ты их спрятал.
– Я подумаю, – коротко ответил Калле. И Петерс кивнул:
– Хорошо. Подумай часок, пораскинь мозгами, если они у тебя есть.
Петерс вышел, и Никке, с мрачным видом слушавший их разговор, направился вслед за ним к двери.
Но когда Петерс исчез из виду, Никке вернулся. Он больше не был таким сердитым и раздражённым, как утром. Почти умоляюще посмотрев на Калле, он тихо сказал:
– Может, ты всё-таки скажешь ему, где эти чёртовы бумаги, а, Калле? Чтобы уж как-нибудь покончить с этим… Скажи ему, Калле! Ну, ради Расмуса…
Калле не ответил, и Никке собрался уходить, но в дверях остановился и горестно посмотрел на Расмуса:
– Я тебе потом сделаю новую лодочку, большую…
– Не надо мне никакой лодки! – резко ответил Расмус. – Теперь я знаю, что похитители вовсе не добрые.
И Белые розы остались одни. Они слышали, как Никке запер дверь снаружи. А потом – ни звука, лишь шум ветра в кронах деревьев.
Они долго сидели, не говоря ни слова, пока Андерс не произнес:
– Чертовски дует сегодня.
– Да, – согласилась с ним Ева-Лотта. – И прекрасно! Может, будет шторм, и лодка со Сванбергом перевернётся, – сказала она с надеждой и, посмотрев на Калле, добвила: – У нас есть всего час. Через час он вернётся. Калле, что мы будем делать?