– Я не хочу есть, – ровным голосом ответила Елена. – Ты иди, Никита, иди, не надо со мной сидеть, я в порядке. Скажи там всем вашим, что у нас все без изменений.

Она долго смотрела вслед Колодному, смотрела даже тогда, когда за ним давно уже закрылись двери лифта, расположенного в дальнем конце коридора.

Так она и просидела до вечера. Надо было уезжать домой, но на Елену накатила такая тоска, навалилась такая тяжесть, что не было сил сдвинуться с места. А ведь надо еще машину вести… Как ее вести в таком состоянии, когда на глаза постоянно наворачиваются слезы и руки начинают дрожать?

Она вытащила телефон и, позвонив брату, прорыдала в трубку:

– Вадик, приезжай, пожалуйста, в больницу, забери меня, я не могу сесть за руль, мне очень плохо.

– Что-то случилось? – встревоженно спросил Вадим Дмитриевич. – С Левой…? Что?!

– Да все то же, без изменений. Просто я что-то расклеилась. Ты меня заберешь?

– Конечно, конечно, жди, никуда не уходи, я за тобой поднимусь.

Вадим приехал примерно через час, крепко ухватил сестру под руку и повел к лифту. Усадив в свою машину, достал из бардачка маленький «мерзавчик» коньяку и протянул ей:

– На, глотни.

Елена отрицательно помотала головой.

– Не хочу. Не буду.

– Глотни! – Его голос стал требовательным и жестким. – Посмотри, до чего ты себя довела: не ешь, не пьешь, не спишь, посинела вся, трясешься. Выпей и расслабься хоть немножко. Ругать тебя хотел, слова всю дорогу готовил, а как тебя увидел – так сердце зашлось. Ну пожалей ты себя, Ленок!

– А Леву? – пробормотала она сквозь вновь нахлынувшие слезы. – Леву кто пожалеет?

– Леву и так все жалеют, уж поверь мне. Кстати, хочу тебе сообщить, что я нанял частного детектива.

– Зачем? – удивленно посмотрела на брата Елена.

– Ну как – зачем? Одна голова – хорошо, а две в любом случае лучше. Пусть тоже покопается, может, найдет что-нибудь, что государственные сыщики проглядят. Хуже-то всяко не будет.

– Ой, Вадик, может, зря ты это затеял, а?

– Да почему же? – искренне удивился Вавилов. – Ты разве не хочешь, чтобы преступника поймали?

– Не знаю, – тихо прошептала Елена. – Я ничего не знаю, Вадик. Я хочу только одного: чтобы Лева поправился. Или хотя бы просто выжил.

– Ты говоришь ерунду, – строго осек ее Вадим Дмитриевич. – Вор должен сидеть в тюрьме. И будет сидеть. Это не я сказал, а Глеб Жеглов.

– А если…

– Что – если? Ты уж договаривай, не жмись. Тебе что-то известно?

– Нет, я ничего не знаю, но я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Ты понимаешь, Ксюша… Лева так ее любит, он души в ней не чает, хотя, конечно, видит все ее особенности, и нельзя сказать, чтобы он был от них в восторге, но это же… Ну, в общем, ты понимаешь. Лева этого не переживет.

Вавилов долго молча смотрел на Елену.

– Неужели ты всерьез думаешь, что это может быть?

Она снова заплакала. И ответить ничего не могла. Не знает она, ничего не знает.

Когда Никита Колодный говорил Елене Богомоловой, что после дневной репетиции никто не ушел из театра и что все сидят и ждут от него новостей, он изрядно покривил душой. Все артисты разбежались по своим делам, даже те, кто был занят в вечернем спектакле. Исключение составила только Евгения Федоровна Арбенина, которая никаких новостей от Колодного не ждала, справедливо полагая, что подобные вопросы решаются при помощи мобильного телефона, а вовсе не путем бесцельного пребывания в театре. Просто она любила и свой театр, и свою гримуборную, здесь она чувствовала себя как дома и в то же время ощущала собственное присутствие на службе. И не на какой-то там службе, а на Великой Службе Театру.