Он наклонился, чтобы посмотреть. Это было тело мертвой собаки — тело Джерри!

Волосы в буквальном смысле слова встали дыбом на голове доктора. Тот, кто убил мастиффа, наверняка был его врагом: собаку нужно было убрать, чтобы расчистить путь к убийству ее хозяина!

Первым порывом доктора было взять ноги в руки и стрелой помчаться вон из сада — на улицу. Но он сдержал панический порыв, чтобы зажечь спичку и обследовать тело.

В смерти Джерри не было ничего странного. На горле его зияла ужасная рваная рана. Доктор присмотрелся повнимательнее: горло пса было разорвано огромными острыми зубами — он побоялся даже представить себе эти зубы! Казалось, они могли принадлежать только тигру.

И с каких это пор тигры рыскают в окрестностях Джовилла?!

Но, по крайней мере, доктор Майерс увидел достаточно. Он стремительно рванулся прочь от дома Гранжей назад к улице и, когда добежал до нее, выскочил на самую середину и остановился там; его дыхание прерывалось, а глаза вылезали из орбит.

Но он, по крайней мере, убедился, что его никто не преследует. Тогда, приободрившись, Майерс только и прошипел сквозь зубы:

— Двадцать пять долларов псу под хвост!

Это была цена, уплаченная за беднягу Джерри.

Потом он вновь двинулся к дому Гранжей, и теперь решимость его возросла, поскольку он со злостью почувствовал, что мир здорово его надул. Мир похитил у него жизнь собаки. Почему же он не вправе ответить миру, отобрав у него жизнь человеческую?

Эта мысль доставила ему явное удовольствие.

У парадной двери он негромко постучал и стал ждать, изобразив на лице профессиональную мрачность.

Красавица Эстер Гранж распахнула дверь и, увидев доктора, воскликнула с нетерпеливым облегчением:

— Мы ждем вас уже несколько часов!

— К несчастью, я был по горло занят, — ответствовал доктор. — Теперь, пожалуйста, проведите меня к пациенту. Как он?

— Повязку надо сменить. Доктор Гудрих сказал мне, что я не должна этого делать самостоятельно. Но теперь же он уехал!.. Дурачье! Как они могли выгнать такого человека из Джовилла! Ну, вы войдете, наконец? Он беспомощен и очень страдает.

— Ничего, скоро ему полегчает, — пообещал доктор и вошел в комнату больного.

Это была лучшая комната в домике и самая просторная, но она все равно казалась довольно скромной и маленькой. А на постели лежал молодой Дэвид Эпперли, и лицо его было изможденным и бледным, а под глазами темнели большие синие круги, точно тени приближающейся смерти.

Он приоткрыл глаза и молча взглянул на доктора, потом вновь опустил веки, и доктор Майерс знал, что это означает. Перед ним лежал не нервный и скулящий инвалид. Это был человек, который направлял свою энергию на то, чтобы сохранить последние остатки силы тела и духа, чтобы вновь обрести здоровье. То, что он еще был жив, было чудом. Но чудо это объяснялось его постоянно действующей железной волей.

Доктор пощупал пульс. Тот не был особенно сильным, но и дрожащим или неровным тоже не был, и, когда доктор послушал дыхание и измерил температуру, он утвердился в мысли, что этот человек при естественном развитии событий не умрет сегодня вечером. И завтра не умрет тоже. Он будет жить, и даже выздоровеет, если не произойдет чего-нибудь непредвиденного. И доктор Майерс удовлетворенно кивнул в подтверждение своих мыслей умной и коварной головой. Можно не сомневаться — он заслужит похвалу Большого Шодресса!