Одиночка Джек сделал вид, что только что проснулся.

— Ты не можешь поместить меня в такое место, Шодресс, где по мне бы не бегали крысы, пока я сплю? — с отвращением выговорил он. — Неужто этот город так мал и беден, что даже смертнику не может предоставить достойную камеру?

Шодресс сейчас всей громадной своей тушей навис над юношей, в руках он держал двуствольный обрез, с которым не расставался ни днем, ни ночью. Коротко отпиленные стволы его были начинены достаточным количеством пороха и кусочками свинца; в случае надобности такой обрез мог разнести в клочья не менее дюжины человек. И каждый день после обеда, когда Шодресс, откушав, возвращался из своей гостиницы, он, по обыкновению, разряжал это леденящее душу оружие и вновь перезаряжал его в присутствии узника, а после того, как процедура была закончена, всегда говорил с пугающей злобой в глазах:

— И почему ты не попытаешься бежать, а, Димз? Почему не делаешь даже попытки вырваться на свободу, Одиночка Джек? Ах, как бы я хотел, чтоб ты попытался! У меня появился бы прекрасный повод разрядить в тебя оба ствола!

Эта мысль доставляла боссу Джовилла безмерное удовольствие, и он то и дело к ней возвращался.

Сейчас он навис над постелью, где лежал узник, и свирепо требовал:

— О каких это крысах ты тут плетешь? Это не крыса пищала! Ну-ка, что это было?

— Я поражаюсь твоим жирным мозгам и всем тем дурацким мыслям, которые в них бродят! — воскликнул Одиночка Джек, и, отчаянно гремя цепями, повернулся на другой бок, притворяясь, что отходит ко сну.

Тень надзирателя маячила над ним на стене огромным бесформенным пятном.

— Ох, — прошипел сквозь зубы Шодресс, — как бы я хотел сделать это — приставить оба ствола к твоему затылку и спустить разом оба курка!

— Поверь мне, Шодресс. — Заключенный опять перевернулся на спину и бесстрашно глянул вверх, в лицо своего мучителя. — Поверь, ты упустил свой счастливый случай. Ты загреб немного денег и устроился в таком месте, где у тебя есть возможность властвовать над дураками, которые еще не настолько преуспели в подлости, как ты. Но ты лишился лучшей возможности!

— О чем это ты? — спросил Шодресс, подозревая, что его собираются похвалить. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что ты мог бы устроиться мясником на бойне. Вот тогда ты был бы вполне счастлив.

Поток ругательств вырвался изо рта Шодресса. Он сорвался с места и забегал взад-вперед по камере, изрыгая чудовищные проклятия в адрес Димза и грозя ему всеми страшными пытками. Но наконец словесный поток толстяка иссяк, и он рухнул в свое кресло, тяжело дыша. А пленник принял свое обычное положение — лежа на боку и поджав колени к груди, точно сложившись в узел, он сейчас более обычного напоминал мальчишку.

И, не отрывая взгляда от отдувающегося, разъяренного Шодресса, он возобновил свою незаметную кропотливую работу над перепиливанием кандалов.

Работа продвигалась очень медленно, хотя он притворялся, что очень ослабел, и потому настаивал, чтоб ему разрешили ложиться спать раньше срока положенного часа и вставать позже.