«Подействовало, — решил я. — Теперь она должна почувствовать себя значительно лучше».
— Госпожа Соланж, — как будто несколькими мгновениями ранее ничего не произошло, все тем же ровным холодным тоном обратился к ней Энжуриас, — вы должны попробовать открыть дверь снова. Вы должны понимать, что сейчас, когда мы всего в двух шагах от цели, нас не остановит ничто. Возможно, вам повезет и вы останетесь живы. Если же нет… Что ж, в таком случае все мы будем вспоминать о вас с благодарностью. Итак?
Николь единственным шагом вплотную приблизилась к вратам, подняла руки и на миг застыла, ища своим взглядом мой.
И я сказал ей:
— Не бойся, Николь, сделай это!
Но поняла ли Николь то, что я попытался объяснить ей без слов — взглядом, мимикой, движениями пальцев?
Я шагнул назад. Теперь сразу за моей спиной оказалась дверь, в точности напомнившая ту, что открыл Энжуриас, после чего в расположенной за ней комнате чуть ли не все рассыпалось прахом. В тот миг я отчаянно наделся, что мне удастся открыть ее легко, как открыл другую дверь седобородый, потому что только в этом заключался наш единственный шанс. Еще одной попытки открыть врата Николь точно не переживет. И нужны ли мне все сокровища мира Древних, в том числе и этот их летучий корабль, без девушки, что стояла сейчас перед дверью и отсчитывала последние мгновения своей жизни? Нет.
Внимание всех собравшихся перед дверью было приковано к Николь, даже Рудг смотрел в ее сторону, и потому я смог незаметно приложить руку к ровному овальному пятну посередине двери, ведущей неизвестно куда. Приложить раз, другой, третий, выгибая мизинец так, что едва его не вывихнул его. Внутри себя я ругался так, что любой боцман, будь он морским или небесным, услышав меня, немедленно покинул бы корабль и занялся фермерством. Или встал зазывалой у входа в таверну, что более всего вероятно.
«Ну давай же, открывайся! — молил я дверь, как будто она могла меня услышать и послушаться. — Времени нет! Сейчас Энжуриас повторит приказ еще раз, Николь прикоснется к вратам, и тогда будет уже поздно!»
Дверь открылась внезапно, когда я, отчаявшись, вывернул другой рукой мизинец так, что едва не взвыл от боли.
— Беги! — крикнул я Николь, и она послушалась.
Когда мимо меня промелькнула ее хрупкая фигурка, я встал перед дверьми, прикрывая их спиной и держа в руке не нож, а фонарь. Тот самый фонарь, что являлся оплатой за переданное письмо. Сверкнуло так, что даже в плотно зажмуренных глазах резануло острой болью.
— Люк! — послышался сзади меня крик Николь, и я шагнул, не оборачиваясь, обо что-то запнулся и завалился на спину.
Закрываясь, дверь стукнула, но звук при этом раздался не такой, каким я уже привык его слышать. Где-то там, за дверью послышались голоса, много голосов, они сливались в общий шум, и среди него выделялся голос потерявшего свою обычную невозмутимость Энжуриаса.
«Интересно, сколько у нас есть времени? — лихорадочно соображал я, слушая, как на дверь сыплются удары. — Если они не смогли открыть ее сразу, значит, это не так-то просто сделать. И Николь ведет себя спокойно».