Теперь пришла его очередь дернуться от словесной пощечины. Он вспомнил, как говорил это на балу маркиза. Тогда он впервые столкнулся с непреодолимым желанием задрать ей юбки, разорвать корсет и панталоны и покрыть ее, как животное.

– Я люблю тебя, – устало повторил Михаэль. Он накрутил ее прядь на палец, и она позволила. Маленькая близость, но интимней, чем его пальцы в лоне. Это доверие, немая просьба не уходить, даже если она сама об этом не догадывалась.

Он улыбнулся, заметив страх в ее глазах. Нет, сладкая, не бойся, я говорю о тебе. Но она не была готова открыться ему полностью, пока нет, и он вынужден доказать свои чувства окольным путем, но так, чтобы рассеять сомнения.

– Думаю, – он поднес прядку к лицу и вдохнул запах меда и лета, – это произошло в первый же день, когда я увидел тебя.

– Нет, я…

– Да. Ты. – Снова окунулся в ее озера отчаяния. – Я помню каждую минуту, словно это произошло сегодня. Возможно, я полюбил тебя, когда ты поднялась, с кусочками грязи на лице, когда заявила, что ждешь жениха и отбросила мою руку, когда упала в обморок, увидев свое отражение в зеркале, когда растерялась, услышав дворецкого, когда вышагивала по гостиной с подолом унылого платья в руке, когда позволила Брайну интимно поглаживать твою ладонь…

Его губы крылом бабочки пробежались по ее шее, продолжая шептать:

– Или мои чувства появились, когда ты выставила меня из дома, когда довела до истерики мисс Синклер, когда провела целый день в компании моего брата, и по возвращении в БлэкбернХауз он неустанно пел тебе дифирамбы.

– Но… разве это был первый день, когда вы познакомились с леди Эл… то есть…

Он улыбнулся лениво, насмешливо.

– Это был первый день, когда я познакомился с тобой, сладкая.

– Но я…

Михаэль предостерегающе покачал головой.

– Или я влюбился, когда застал тебя без сознания, после бала у маркиза, – его пальцы сжали сосок, отпустили, потерли, утешая, – когда ты впала в странное состояние и несла бред о своей жизни, о мужчине, за которого собираешься замуж.

Она подалась вперед, и ее грудь легла в ладонь.

– Возможно, – губы Михаэля ласкали ее глаза, заставив ресницы сомкнуться, – это произошло, когда я увидел тебя спящей в старомодной сорочке и вынужден был уйти, оставить тебя без моих губ, не дав тебе удовлетворения.

Мэри изогнулась, и вторая грудь нашла колыбель в его ладонях.

– Возможно, – граф играл с маленькими полушариями, массируя и поочередно втягивая в рот соски, – это произошло, когда ты поведала мне о своем желании, заставив представить тебя в огромной ванной. Моей ванной. В пене, которую я сам сделал бы для тебя, в лепестках роз, которые ты с таким восторгом принимала от лорда Уинслоу.

Мэри хмыкнула.

– Возможно, – он оставил ее грудь, обхватив ладонями лицо, – это произошло сегодня, когда ты сказала, что любишь меня.

– Чуть-чуть, – Мэри открыла глаза.

– Но очень сильно, – настаивал граф.

Она прикоснулась к его волосам, притягивая к себе его греховный рот. Предлагая ему разделить грех.

– Да, – шепнула в губы, – очень сильно.

И впервые поцеловала его сама, первой. Впервые сердце Михаэля стучало так громко, что сотрясались стены. И впервые Михаэль был готов к убийству, когда, оторвавшись от сладких губ, понял, что кто-то колотит по двери.