— Моя семья здорова но можете заехать, если желаете.

После его ухода Бенна бросился на кухню.

— Нэлли, это не дом, а позорище! Болтаешься тут без дела, сплетничаешь, витаешь в облаках, ворон считаешь. Нельзя в такой гостиной встречать важного пациента! Вон платье валяется, забирай его! И туфли. Шевелись, если хочешь здесь и дальше работать!

Он продолжал высказывать упреки своим сильным и звучным голосом еще три-четыре минуты. Миссис Чайлдс терпеливо смотрела на него из-под растрепанных каштановых волос. Она ждала, пока буря утихнет, чувствуя, что доктору необходимо восстановить свой авторитет после того, как на него посягнули. Такое с ним случалось очень редко, ведь даже когда он ездил к самым богатым пациентам, они были расстроены и нуждались в его помощи. Доктор говорил, а они ловили каждое его слово. Он никогда не ездил конкретно к Джорджу Уорлеггану, поскольку тот обладал недюжинным здоровьем. Но сегодня, как и всегда при встрече с ним, доктору Бенне пришлось уступить. Ему это не нравилось. Пот проступил у него на висках. И всё это выплеснулось на Нэлли Чайлдс.

Она отвечала «да, сэр» и «нет, сэр», и «я прослежу за этим завтра, сэр». Она никогда не забывала называть его «сэр», даже когда он провожал ее в спальню — это было залогом их отношений. Услуга за услугу — таков был их невысказанный принцип. Поэтому она не слишком близко к сердцу воспринимала его выговоры — когда доктор закончил, она спокойно принялась за уборку гостиной, а он стоял у окна, убрав руки за полы сюртука, и думал о том, что произошло.

— Мисс Мэй хотела бы с вами повидаться, сэр.

— Попозже.

Нэлли попыталась подобрать все туфли и уронила пару. Волосы упали ей на лицо.

— Кажись, эти джентри нечасто к вам просто так заходят, сэр. Чего ж он хотел, какого-нибудь лекарства?

— Какого-нибудь лекарства.

— Небось он послал бы кого-то из слуг принести лекарство, разве не так, сэр?

Бенна не ответил. Она унесла домашние туфли, потом вернулась за платьем.

— В жизни не видала, чтоб мистер Уорлегган сюда приходил. Небось что-то личное, и он не хотел, чтоб узнали домашние?

Бенна отвернулся от окна.

— По моему, это Катон сказал «Nam nulli tacuisse nocet, nocet esse locutum» [4]. Никогда об этом не забывайте, миссис Чайлдс. Для вас это должно стать главным правилом. Как и для многих других.

— Может, оно и так, только я не знаю, чего это значит, может, скажете, сэр?

— Я тебе это переведу, чтобы знала. Это значит: «Никому не вредно промолчать, а болтливость часто приносит вред».

Джордж Табб, шестидесяти восьми лет от роду, работал конюхом и привратником на постоялом дворе «Боевой петух». Ему платили девять шиллингов в неделю, а иногда он получал дополнительный шиллинг за то, что помогал поднести вещи. Он жил в пристройке рядом с постоялым двором вместе с женой, женщиной всё ещё энергичной, несмотря на слабое здоровье, зарабатывавшей стиркой дополнительные два фунта в год. Вместе со случайными подачками, перепадавшими привратнику, всего этого хватало на жизнь, но уже девять лет, с тех пор как умер его друг и работодатель Чарльз Уильям Полдарк, Джордж стал прикладываться к бутылке, и теперь частенько напивался, растрачивая семейный бюджет.