– Я же говорю, в районе Антиповки. Дачный кооператив «Гидротех», участок… Блин, забыл участок! – Крыжов шлепнул себя ладонью по лбу. – Раньше выстреливал, а сейчас забыл. Вот, что возраст с человеком делает!

– Ничего, спираль свою нарисуете, и вперед, в прошлое, – усмехнулся Илья.

– Вы думаете, получится? – совершенно серьезно посмотрел на него Крыжов.

– А вы попробуйте! Сходите к своей картине, гляньте на нее, может, вспомните номер дома. А заодно адрес родителей Углова вспомните. И как найти Федю Голомазова подскажете…

– Одну секунду!

Уходил художник в сомнениях, а вернулся вне себя от радостного возбуждения:

– Вспомнил номер! Вспомнил! Дом номер сорок четыре!

– А родители Углова где живут?

– Там и живут. Квартиру дочке своей оставили, а сами на дачу перебрались. Дом там у них неплохой, не дворец, конечно, но зимой жить можно.

– Отца как зовут?

– Евгений Антонович.

– Мать?

– Не знаю. Евгений Антонович на рыбалку нас возил, а с матерью я не общался.

– А Федя Голомазов где живет?

– Ну, не знаю. Углов с ним дружил, а я так, просто знал его. Родители Углова знают.

– И еще вопрос. С чем приходил к вам Сошников? С вещами?

– Да, с вещами. Сумка у него была спортивная и чемодан…

– Вещи свои он вам не оставлял?

– Нет. Он с ними к Углову поехал.

– Ну, творческих успехов вам, Вильям Андреевич! – пожелал удачи Романов.

– Главное, в штопор не уходить, и все будет нормально, – усмехнулся Шульгин.

– В штопор?! – глянул на него Крыжов так, будто его озарила какая-то мысль.

– Я имел в виду спираль.

– Но штопор – это и есть спираль! Штопор – он более агрессивный, в нем гораздо больше материализованности!..

Первым в лифт зашел Шульгин, за ним Романов, но Крыжов этого и не заметил. Осененный очередной великой идеей, он смотрел в потолок, вкручивая в него взгляд-штопор…

Сухой, нагретый солнцем снег слетал с тополей, кружил в воздухе, лез в нос, щекотал ноздри. Илья переносил эту напасть спокойно, а Шульгин чихал, у него слезились глаза. А дачный поселок «Гидротех» как будто нарочно был обсажен тополями, и еще они росли вдоль главной улицы, где находился дом Угловых. Судя по кислому выражению его лица, Шульгину вовсе не хотелось выходить из машины на улицу.

– Тридцать первый дом… Тридцать седьмой, тридцать восьмой… – считал Илья, посматривая в боковое окно.

Нумерация участков здесь особенная – за первым домом шел второй, третий, причем таблички с обозначением стояли далеко не везде. Не было здесь четных и нечетных сторон.

– А вон и сорок четвертый, – оживился Шульгин, глядя на черный внедорожник, что стоял у двадцатого по очереди дома.

– Павельев?

– Он самый!

– Ну, вот и пересеклись! – хищно усмехнулся Илья.

Именно на эту встречу он и рассчитывал.

– А куда он денется, жук навозный? – торжествующе хмыкнул Шульгин.

Полутораэтажный дом из белого силикатного кирпича окружал забор из синего профлиста; ворота из того же материала. Калитка прикрыта, но на замок не заперта – Илье и Шульгину не пришлось стучаться, чтобы войти во двор. Павельев стоял на площадке перед высоким крыльцом – в раскрепощенной позе, сунув руку в карман. Светлый летний костюм на нем, фотохромные стекла очков поблескивают на солнце. Его белозубая улыбка адресована была пожилой паре – маленькому худенькому мужчине с желтоватой сединой в густых волосах и высокой рыхлой женщине с капризным от природы выражением лица.