Облизывая с зубов восхитительный вкус черствого хлеба, Рикке обнаружила, что думает о том пареньке, которого она застрелила. Этот кусок крашеной ткани вокруг его тощей шеи – матери повязывают такие сыновьям, чтобы уберечь их от холода. Этот обиженный, непонимающий взгляд… Такой же взгляд, наверное, был у нее самой, когда другие дети смеялись над ее подергиваниями.

– Я убила того парня… – Она шмыгнула носом и выплюнула комок холодных соплей.

– Точно. – Изерн откромсала новый ломтик чагги, скатала и засунула себе за щеку. – Безжалостно прикончила, лишив радости всех, кто его знал, и уничтожив все то хорошее, что он мог бы принести миру.

Рикке моргнула от неожиданности.

– Ну, череп-то ему раскроила ты!

– Из жалости. После твоей стрелы он бы наверняка захлебнулся кровью.

Рикке поймала себя на том, что потирает спину, пытаясь добраться пальцами до того места, откуда торчало древко, – но ей это тоже не удалось. Как и тому парню.

– На самом деле, не сказала бы, что он этого заслужил.

– Для стрелы нет разницы, кто что заслужил. Лучшая защита от стрел – не безупречно прожитая жизнь, понимаешь ли. Нужно просто быть тем, кто стреляет. – Изерн села, привалившись к ней спиной. От нее пахло потом, землей и жеваной чаггой. – Это были враги твоего отца. Наши враги. Не похоже, чтобы у нас имелся другой выбор.

– Я не сказала бы, что вообще что-то выбирала. – Рикке принялась ковырять свои содранные ногти, так же как она ковырялась в своей памяти, снова и снова раздирая рану. – Просто сорвалась тетива… Просто дурацкая ошибка.

– С тем же успехом ты могла бы назвать это счастливой случайностью.

Рикке сгорбилась, кутаясь в свой холодный плащ и в свое безрадостное настроение.

– Нет никакой справедливости, да? Ни для него, ни для меня. Есть только мир, который отворачивается и смотрит в сторону и которому наплевать на нас обоих.

– С какой стати должно быть иначе?

– Я убила того парня. – У Рикке задергалась ступня, потом подергивание превратилось в судорогу, охватившую всю ногу, а затем от судороги затряслось все ее тело. – Как ни крути, как ни поворачивай… это просто неправильно!

Она почувствовала твердую руку Изерн на своем плече – и была благодарна ей за это.

– Если убийство людей начнет казаться тебе правильным, это будет значить, что у тебя настоящие проблемы. Чувство вины может быть горьким, но тебе стоило бы радоваться, что ты его испытываешь.

– Радоваться?

– Чувство вины – это роскошь, доступная для тех, кто пока еще дышит и не испытывает невыносимой боли, холода или голода, притягивающих все их скудное внимание. Так что, девочка, если твоя основная беда – это чувство вины… – Рикке увидела, как в сгущающейся тьме блеснули ее зубы. – Вряд ли у тебя все так уж плохо!

Горянка шлепнула Рикке по ляжке и хрипло расхохоталась, как настоящая ведьма. Возможно, во всем этом и действительно было какое-то колдовство, потому что Рикке выдавила из себя первую улыбку за пару дней, и это позволило ей почувствовать себя хотя бы капельку лучше. Улыбка – твой лучший щит, ее отец всегда так говорил.

– Почему ты просто не бросила меня? – спросила она у Изерн.