Эпиграфом к своей книжке По взял слова какого-то Ларошфуко[169]: «Tout le monde a raison». Мне пришлось разыскать старый словарь Мати. Перевод не занял у меня много времени.

«Все справедливо».

Ничего подобного я еще не слышал – фраза одновременно удивляла и ужасала. Какое из чувств у меня преобладало, тоже не знаю. Чем больше я рассуждал над смыслом этой фразы, тем дальше он от меня ускользал. Однако я не мог отделаться от мысли, что эти слова – послание от По, адресованное лично мне.

Где-то в марте ко мне заявился первый гость: некто по имени Томми Корриган. В далеком восемнадцатом году шайка из двухсот ирландцев напала на Вигвам, как тогда любили называть Таммани-холл[170]. Они не были обычными громилами. Просто им было обидно, что ирландцы не играют в политической жизни Нью-Йорка той роли, которую могли бы. Напавшие орали во все горло: «Долой индейцев!» и «Эммита – в конгресс!»[171], а затем принялись бить стекла, ломать мебель и прочее имущество. Короче говоря, учинили погром. Томми был одним из них. Парню не повезло: в суматохе его свои же ударили ножом. Но я помню, как до этого он стулом разбил стекло, а затем с подчеркнутой небрежностью выдавливал осколки окровавленным мизинцем. Странно, что мне это запомнилось. Видно, на всплеске воспоминаний Томми и нанес мне визит. Проторчал у меня недели три, без конца выклянчивая имбирное пиво.

Следом за Томми ко мне пожаловал Нафталай Джуд ловкий прощелыга, хорошо погревший руки на учреждении Медицинской лотереи и прикарманивший десятки тысяч долларов. Когда я только что приехал в Нью-Йорк, он подарил мне поношенное шерстяное пальто. Теперь он пришел требовать пальто назад, поскольку жене нечем чинить свою прохудившуюся одежду, а там еще крепкая подкладка.

На следующий день у меня появился олдермен Хант, умерший семь лет назад. Днем позже пришла моя покойная мать. Она по-хозяйски прошла на кухню и принялась за домашнюю работу, недоделанную Пэтси. Еще через день прибежал мой любимый пес – громадный ньюфаундленд. Вскоре вернулась моя жена и, почти не обращая на меня внимания, стала возиться с тюльпанами.

Раньше я бы не знал, куда скрыться от такого наплыва людей и необходимости общаться с ними. Однако у меня появились совсем иные представления о времени. Оно вовсе не такое жесткое и прямолинейное, каким мы привыкли его считать. Время мягко и податливо; при определенных условиях оно… сминается в складки, так что люди из разных поколений оказываются рядом. Они дышат одним воздухом, и уже невозможно говорить о «живущих» и «умерших». Как отличить, кто из них жив, а кто мертв? Лея сидит у ног Анри Леклера, жадно ловя его наставления. По сочиняет стихи вместе с Мати Лэндор. Я закусываю ветчиной в компании олдермена Ханта, Нафталая Джуда и Клодиуса Фута. Бедняга Фут. В который уже раз он пытается мне втолковать, что ограбил почту вовсе не в Рочестере, а в Балтиморе.

Мои гости не стесняют меня и почти не мешают работать. По правде говоря, мне очень приятно видеть, что они продолжают заниматься тем, чем занимались при жизни. И никаких ангельских хоров. Никаких языков адского пламени. У каждого дел по горло. Интересно, они останутся здесь, когда я уйду? В таком случае я смогу вернуться и у нас сложится неплохое сообщество.