Ее отец перепробовал все мыслимые и немыслимые способы лечения, однако ничего не помогало. Он даже водил дочь к гипнотизерам. Все было безуспешно. Болезнь стала проклятием для этой семьи. Ей пришлось забыть об удобствах нью-йоркской жизни и переселиться в глушь Вест-Пойнта. Семья растеряла всех друзей и замкнулась на себе. Отец расстался с научными амбициями, мать сделалась желчной и эксцентричной, а дети… дети необычайно сблизились между собой. Так или иначе болезнь пленила всех четверых.

– Но почему вы молчали, доктор? – удивился я. – Почему не рассказали хотя бы Тайеру? Уж он бы вас понял.

– Мы не смели. Мы не хотели становиться отверженными. Поймите, мистер Лэндор, мы переживали тогда страшные времена. Когда Лее исполнилось двенадцать, ее припадки усугубились. Мы не раз боялись за ее жизнь. И вот однажды… помню, это было июльским днем… она очнулась после припадка и сказала…

Доктор замолчал.

– Что она сказала?

– Она сказала, что встретила… какого-то мужчину.

– Это был преподобный Леклер?

– Да.

– То есть встретила своего дальнего предка?

– Да.

– И что же, она говорила с ним?

– Да, – все так же односложно отвечал Маркис.

– Наверное, по-французски?

– Она уже тогда свободно говорила по-французски. В тоне Маркиса появились вызывающие нотки.

– Скажите, доктор, а откуда Лея узнала, кто этот загадочный человек? Он что, представился ей?

– Она видела портрет Леклера. Тогда я держал его на чердаке, но они с Артемусом лазали везде.

– На чердаке? Неужели вы стыдились своего предка?

– Нет… Мне это трудно объяснить. – Доктор беспомощно развел руками. – Преподобный Леклер… он никогда не был тем, кем его считали. Он был не злодеем, а врачевателем.

– Непонятым и потому оболганным суеверной толпой?

– Вы совершенно правы.

– И этот несправедливо оболганный врачеватель, порожденный воображением вашей дочери, начал ее наставлять. Она передавала эти наставления Артему су, а потом ее ученицей сделалась и миссис Маркис.

Скажу честно, это была всего-навсего моя догадка. Я не имел никаких доказательств причастности миссис Маркис и полагался лишь на свою интуицию. Я помнил, с какой легкостью разносятся звуки по этому дому. В таком жилище долго ничего не утаишь. Да, читатель, я только высказал догадку, и доктору ничего не стоило бы опровергнуть ее. Но судя по тому, как он начал меняться в лице, я понял, что попал в цель.

– Учеба у преподобного Леклера, надо думать, была интересной и увлекательной. А главным предметом являлось… жертвоприношение. Сначала в жертву приносили животных, но постепенно такие жертвы перестали устраивать мсье наставника.

Голова Маркиса раскачивалась, как маятник.

– Что бы на это сказал любимый ваш Гален? Как бы Гиппократ отнесся к человеческим жертвоприношениям?

– Нет! – воскликнул Маркис. – Неправда! Они поклялись мне, что кадет Фрай уже был мертв. Они клялись, что никогда не лишат человека жизни.

– И вы, конечно же, поверили своим детям. А еще раньше вы поверили, будто мертвец способен воскреснуть и вести беседы с Леей.

– У меня не было иного выбора.

– Иного выбора? – закричал я, ударив кулаком по спинке кресла. – Это у вас-то? Врача, человека науки? Как вообще вы могли поверить в такое безумие?