Дессанж слушал с растущим раздражением и ненавистью.

— По деду, — поправил Луи.

— Вот-вот, — кивнул Поль. — Горячая у этих Рамондэнов кровь. У всех у них. — Тут он снова заговорил по-местному; это в нем моя мать особенно не терпела: его косноязычие и его заикание, — теперь выговор у Поля сделался еще чудней, чем в прежние годы. — Помню, как пожаловали однажды ночью толпой к фермерской усадьбе, впереди всех старый Гийерм на своей деревянной ноге, помню все, что стряслось у «La Mauvaise Réputation». Похоже, дурная слава за этим кафе по сей день сохранилась.

Люк дернул плечом:

— Знаете, анекдотики прежних времен — тоже неплохо. Но в данный момент я бы…

— Всю заварушку подстроил один парень, — невозмутимо продолжал Поль. — Я бы сказал, чем-то на вас похож. Тоже городской, не здешний, иностранец, думал, наши деревенские — тупой и жалкий народ, вокруг пальца обвести ничего не стоит.

Поль бросил на меня беглый взгляд, как будто на лице у меня барометр, и он по нему проверяет нужный показатель.

— Правда, кончилось все плоховато. Разве нет?

— Хуже не придумаешь. — Язык плохо слушался меня. — Хуже не бывает…

Люк настороженно следил за нашими лицами:

— И что?

— Вдобавок тоже молоденьких девчонок любил, — мой голос мне показался глухим, далеким. — Поиграет — бросит. Использовал их, чтоб побольше разузнать. По-современному сказать, совращал малолеток.

— Понятно, в те годы у многих девчонок не было отцов, — вкрадчиво вставил Поль. — Понятно, война.

Я заметила, как в глазах у Люка блеснула искра. Он коротко кивнул, как бы отмечая про себя:

— Это вы на вчерашнюю ночь намекаете? Не ответив на его вопрос, я спросила:

— Вы ведь женаты, да? Он снова кивнул.

— Будет жаль, если ваша жена обо всем этом узнает, — продолжала я. — Совращение малолетних — дело некрасивое. Пожалуй, никак от нее такого не скроешь.

— Жена ничего не узнает, — быстро сказал Люк. — Девица не станет…

— Эта девица моя дочь, — просто сказал Луи. — А станет или нет, ее дело.

Снова кивок. Держался Люк вполне хладнокровно. В этом ему не откажешь.

— Ладно, — наконец произнес он. Даже почти выдавил из себя улыбку. — Ладно. Я понял.

Несмотря ни на что, он взял себя в руки. Бледность его была вызвана скорее злостью, чем страхом. Взглянул мне прямо в глаза, иронично скривил губы и многозначительно произнес:

— Надеюсь, мамуся, игра стоит свеч. Ведь, возможно, уже завтра вам понадобится немалое утешение. Возможно, завтра ваша маленькая горестная тайна просочится во все газеты и журналы страны. Достаточно мне до отъезда сделать пару телефонных звонков. Да и, честно говоря, скучища тут у вас редкостная, и если ваш приятель думает, что эта мелкая шлюшка, его дочь, хоть как-то ее скрасила… — тут он прервался, повернулся к Луи с язвительной ухмылкой и вмиг остолбенел, потому что полицейский резко щелкнул затвором наручников на одной его руке, потом на другой.

— Что такое? — прозвучало у Люка изумленно и даже насмешливо. — Ты что, совсем охренел? Мало того, что натворил, хочешь еще добавить? Что тут тебе? Дикий Запад?

Луи без всякого выражения смотрел на него.