То, о чём не сказано вслух,

сохраняется целым дольше всего.

Мы пересекли порог и снова оказались под давящими серыми сводами вестибюля, пропахшего сыростью и луком. Всё так же капала вода, бурчало радио, кто-то надсадно кашлял.

Бабушка открыла дверь на улицу; мы вышли. Лил дождь со снегом. Лужи чавкали под ногами, плотоядные и набухшие. Из-под бывших ворот ручейки торжественно несли к заточённой в бетонную гробницу Олтве обрывки газет, окурки, луковую шелуху и бумажки.

Бабушка, тщательно отсморкавшись, спросила:

— Что там она тебе шептала в дверях, я прослушала?

— Так, наверное, она шептала не вам, — дерзко заявил я. — Нечего было и слушать.

Как я пожалел о сказанном! Волна странного ветра пронеслась между домами, раскачивая припасы в авоськах. Бабушка остановилась, круто развернулась, вода из-под её ног, взлетев, рассыпалась миллиардом брызг, луковая шелуха влепила мне пощечину. Бабушка ухватила меня за воротник и тряхнула так, что я чуть не растерял всё съеденное с непосильным трудом в Шафранной зале.

— Лесик, — сказала бабушка зловеще. — Щеня ты зинське. Кавалер захланский.

И она потрусила меня еще раз. В доме позади нас звякнула об стену форточка, вниз посыпались осколки.

— Я б могла тебя бросить просто там, на рынке, — продолжила она. — Ты бы слично повеселился с тем мордерцем до самой Вигилии. Вместо того я, старая дама, в Адвент скачу по городу, лезу в грех и длуг и благаю[54]: дайте — подайте спасение, а то мой Лесик, звыклый верблюд, пьёт что видит. Как ты такой сильный и гордый, блукай сам! Сервус!

И бабушка стряхнула меня с рук. Я растерялся. Отлепил от щеки кусок луковой шелухи. И захотел вернуть решительно удаляющуюся бабушку. Снег пошёл ещё сильнее, явно намереваясь отгородить нас от мира.

— Бабушка!!! — крикнул я. — Стойте!!!

И зачем-то вытянул вперед правую руку, указывая на бабушку пальцем, а ведь это невежливо. Поразительным было то, что бабушка остановилась как вкопанная. Я удивился — поддаваться на шантаж или настойчивые требования было не в её правилах. Чувствовалось, что бабушка удивлена не меньше, она качнулась, передёрнула плечами и обернулась. От мостовой начал подниматься легкий пар. Бабушка вытянула руку и ткнула указательным пальцем в меня.

«Невежливо», — подумал я, синхронно вскидывая руку вновь, и мы пошли навстречу друг другу, махая вытянутыми пальцами. Пошли… да мы ни сделали ни шага!!! Меня волокло по забросанной снегом булыжной мостовой, и мутные потоки уважительно расступались перед моими поношенными коричневыми ботинками. Самым странным мне казалось то, что я не падаю. Бабушка двигалась чуть медленнее, но зато как-то основательнее — мостовая перед ней высохла совершенно, и бабушка величественно и ни на минуту не теряя достоинства плыла в пелене всё усиливающегося снега.

Мы встретились напротив ренессансной арки с двумя темными ионическими колоннами по бокам. И вот тут я упал. С плеском.

— Лесик, — сказала бабушка добродушно. — Виншую