Дождь черкал на окне корявые надписи. На стенном двойнике-розе мельтешили разорванные, быстро стекающие вниз строчки.

Я медленно поворачивался на вертлявом сиденье вокруг своей оси — входная дверь, простенок с бледным оттиском — розой ветров, буфет, раковина, плита с чайником, окно над ними, темный угол с сундуком, санузел, состязающийся с буфетом в битве за кухню, дверь в комнату. Ветер, долго терзавший шпиль Бернардинов, нашел укромное окошко Гидеоновой кухни и злобно дунул в него — задребезжал столетний переплет, дрогнула синяя астра огня на плите; в комнате что-то звонко упало на пол.

Холодный сквознячок прошелестел у моего затылка, сам собою повернулся стульчик, на стене роза ветров, подобно стрелке компаса, дрогнула и крутнулась несколько раз — красный ее румб дотянулся до створки буфета и полыхнул кровавым отблеском на треснувшем стекле.

Скрипнув, створка отворилась, треснувшее и заботливо подклеенное изнутри аккуратистом Гидеоном стеклышко печально звякнуло.

Внутри в этой части буфета нерушимой стеной стояли высокие жестяные банки, и все как одна — с наклейками поверх надписей.

Пластырь с расползшимися чернилами на нём, криво наклеенные пожелтевшие бумажки, банка из-под муки — белое поле в красный горошек, банка из-под манки — рыжая в черный горошек, синяя банка с красной надписью «pipper», чуть выше лейкопластырь, ровными буквами написано «cedre». Что-то поблескивало среди них, отзываясь на зов красного румба.

Чайник на плите начал ёрзать и подрагивать.

Встав на робкий стул, я сунулся в глубины Гидеонова буфета, хотелось бы найти всё же заветную банку с чаем. Холодок снова прикоснулся к моему затылку, кто-то хихикнул за спиной, слышно было, как под столом протопали куриные лапки полуденных призраков, ветер снова залепил пощечину кухонному окну, и оно оскорблённо задребезжало.

Банка с надписью «сахар» оказалась доверху набита изюмом, в банке «перец» хранилась соль, тёмная стеклянная банка, на которой было написано «соль», всё время уворачивалась от моих пальцев, ну а чай, — чай нашёлся в банке чёрного цвета, с красными кофейными зернами на ней, и тщательно приклеенной винной этикеткой «Мускат аргентум».

Я осторожно снял банку, слез со стула, нашёл на полке-столике буфета заварочный чайник и несколько разномастных чашек, там же обнаружилась покорёженная временем сухарница.

Чайник, нерешительно потоптавшись на плите еще несколько минут, стукнул крышкой и выдал мощную струю пара.

Чай я заваривал долго — я вообще люблю заваривать чай, в этой церемонии присутствует определенная незыблемость и постоянство.

Здесь не место суете — следует не торопясь сполоснуть чайник кипятком, насыпать щепоть заварки, залить кипятком, дать постоять несколько минут и, досыпая чай, залить все это горячей водой ещё раз, в конце в почти полный чайник хорошо бы также добавить чего-нибудь эдакого — мяту, розовые лепестки, курагу, ягоды — ну в крайнем случае цедру, вот за этим — эдаким, я полез в буфет во второй раз. Подтащив явно упирающийся венский стул поближе, я взгромоздился на него и продолжил изыскания в буфете.