Она прошла сотню метров по дощатому променаду с зелеными островками-лужайками, откуда можно было бесконечно разглядывать парк Хай-Лайн и Гринвич-Виллидж. С этой смотровой площадки не хотелось уходить. Поворот головы – и на юге вырастали вечные символы американской истории: озаряющая остальной мир серо-зеленая Свобода и островок, через который прошли предки ста миллионов американцев[75]. Обычно здесь кишели велосипедисты и бегуны, но сейчас лютый холод почти всех разогнал.

Маделин присела на скамейку, подняла капюшон, прячась от ледяного дыхания Гудзона, поглубже засунула руки в карманы. От мороза щипало глаза. Жгучая слеза, поползшая по ее щеке, не свидетельствовала ни о грусти, ни об унынии. Наоборот!

Как ни стыдно ей было в этом признаваться даже самой себе, перспектива поиска Лесного царя придавала ей бодрости. Это была та искра, которой она заждалась. Теперь в ней ожил охотничий инстинкт. Именно он и был, к ее собственному удивлению, ее определяющим качеством. Она никогда в этом не сомневалась – и продолжала удивляться.

От себя не убежишь. Взять Гаспара Кутанса: вопреки видимости, он был трогательным персонажем. Мизантроп, якобы презирающий весь род людской, он на самом деле любил людей и не мог не отреагировать на историю об отце, сломленном гибелью сына. Маделин была слеплена из другого теста. Назвать ее сентиментальной не повернулся бы язык. Скорее она была следопытом, умело выслеживающим крупную дичь. В ее жилах бурлила черная кровь, кипящая лава, то и дело пузырившаяся в черепной коробке. Эту магму нельзя было ни охладить, ни направить в безопасное русло.

То, что она рассказала Кутансу, не было ложью. Преследование убийц губит твою собственную жизнь, потому что заставляет осознать, что ты тоже, по сути, убийца. И что это тебе по душе. Именно это и приводило ее в тяжелое недоумение. «Кто сражается с чудовищами, тот должен остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем»[76]. При всей кажущейся избитости этого изречения суть его остается неопровержимой. Пока продолжается преследование, ты не слишком отличаешься от того, кого преследуешь. От этой истины все ее победы имели горький привкус. Как бы ты ни воображала, что одолела зло, его зародыш неискореним. Он сидит в тебе самой. Post coitum triste[77]. Она глубоко вдохнула морозный воздух, чтобы успокоиться. Пора было спуститься с небес на землю. «Будь реалисткой, моя малышка! В одиночку тебе не раскрыть дело, измотавшее нервы лучшим ищейкам страны».

И все-таки… Маделин не могла избавиться от мысли, что ей преподнесли на блюде уникальное дело. Все сыщики в мире мечтают хотя бы раз в жизни получить такой подарок. Это обстоятельство затмевало все: и процедуру искусственного оплодотворения, и перспективу мирной жизни с соской и пеленками вместо револьвера и наручников.

Все перевешивала пролитая кровь.

И опьянение охоты.

– Привет, Маделин.

От чужой руки у себя на плече она подпрыгнула. Углубившись в свои мысли, она не услышала шагов Доминика Ву.

Гаспара разбудил звонок телефона – бесноватая самба, при звуках которой ему успел присниться карнавал в Рио. Пока он продрал глаза и нащупал дьявольское насмехающееся изобретение, успел включиться автоответчик. Он рванул в стороны занавески и, не слушая сообщение, перезвонил. Ни свет ни заря его подняла Изабелла Родригес, симпатичная кузина Адриано Сотомайора.