Всякое любопытство из богатыря улетучилось, хотелось побыстрее найти Беломора и вернуться домой — даже то безобразие, что творилось нынче на земле, стало казаться родным и близким…

Ни ветра, ни дождя… Ни снега, ни урагана… Теперь он смотрел только под ноги, как тогда, во Времени Оном, пересекая пустыню. Да и остальным было не по себе.

Катиться вверх Колобок не мог даже здесь — теперь он оставлял крошечные следочки в елочку. Его яркий кафтанчик мелькал где-то далеко впереди.

…Старый неклюд лежал под наклоненной скалой, сложив руки на груди — только свечки не хватало. Глаза Беломора бьми широко открыты и устремлены на далекую Землю.

Не было у Жихаря ни радости от встречи, ни тревоги за старика — не помер ли?

Побратимы обступили старика. Беломор недобро зыркнул из–под густых бровей, потом, не поднимаясь, сказал:

— Нашли все–таки! Догадались, кто виноват! Теперь судите старого дурака, казните его!

— За что? — хмуро спросил богатырь. — Никто тебя ни в чем не винит, думали искать у тебя совета… Думали, не случилось ли с тобой худого…

— Случилось, — сказал Беломор. — Погубил весь белый свет. Поэтому не возвращался. Стыдно было. Рассказывать не хочется, да и сделать уже ничего нельзя…

— Сэр Беломор, не на одного вас нашла проруха, — мягко сказал Яр–Тур. — Тут даже мой Мерлин крупно ошибся, а про меня и говорить нечего. Должно быть, такие дни наступили, чтобы всем ошибаться.

— Тот, кто знает про свою глупость, уже не такой большой глупец, — сказал Лю. — Тот, кто знает про свои заблуждения, заблуждается не так уж глубоко. Древние государи за все доброе благодарили народ, а во всех бедах винили себя; всё истинное видели в народе, а все заблуждения находили в себе.

— Есть старик — убить бы его, нет старик — купить бы его, — объявил Сочиняй.

— Не утешайте, — сказал Беломор. — Лучше сразу пришибите.

— Рассказывай, отец, — велел Жихарь. — Чего уж теперь. Что там у тебя со Смертью получилось, чем ты ее прогневил? Я ведь знаю, что вы с ней чуть не родственники…

— А знаешь — так тем более… В общем, пристала она ко мне: наточи да наточи косу. Я уже давненько подрядился ей косу точить, оттого и живу долго. Вот и все родство, а вы что подумали?

— Но ты же тогда на острове намекал…

— Это я на тебя хотел страху нагнать. Короче, зудела она лет триста: коса, мол, уже стала тупая, как обух. Да вы, наверное, и сами заметили — давно не было великих войн, землетрясений, моровых поветрий, люди мерли обычным порядком.

А для того, чтобы ей косу наточить, оселок нужен не простой, только из лунного камня. У меня такой был, да уже весь сточился. Я бы с этим обмылком несколько лет возился, а коса-то ей каждый день нужна! Каждую ночь! Ну, пару деньков, конечно, может и Смерть потерпеть, так уже бывало в старину. Сизиф ее на цепь сажал, потом еще кто-то в березовый туесок запирал, в гроб заколачивали обручами, но всё ненадолго.

А я решил изготовить не торопясь новый добрый оселок, косу довести, опять же не впопыхах, до полного ума. Чтобы Безносая меня потом долго не тревожила и нового точильщика себе не искала.