«Ясно. Ганс покончил с собой из-за сифилиса. Все сходится. Он боялся сифилиса, как огня, и в Берлине это знали. Как быстро об этом узнали здесь, а? — Люс сейчас думал неторопливо, он чувствовал усталость, все тело обмякло, и сильно кружилась голова, и это утомляло его, потому что голова была тяжелой, будто в затылок налили свинца. — Стройная система. Убрав Берга, они подсовывают мне объяснение, приемлемое для общественного мнения. Учтены и мои интересы: сентиментальный детектив. Буду иметь хороший прокат дома, такой прокат мне еще никогда не снился… Потом, видимо, подскажут, что Хоа работал по заданию Берга, продавшего секреты расследования левым… Тут можно накрутить пару боевиков, которые мне дадут миллион марок, а то и больше. Щедрые люди…»

— Я думал, у вас что-то другое. Сифилис — это ерунда… А в остальном все в порядке? Никаких жалоб на здоровье нет?

— Нет.

«Господи, прости мне ложь, которую я сейчас произнесу, это кощунственная ложь, господи! Прости меня за это!»

— Вы изолгались, Исии-сан… Мне жаль вас… Но еще больше мне жаль Ганса, который сейчас сидит в тюрьме по обвинению в убийстве некой Исии-сан, актрисы «мьюзикл Шинагава».

Свет! Будто два прожектора врубили поздней ночью, во время беззвездного шторма в Бискайях.

— Что?!

Он не расслышал ее, он угадал по движению рта этот ее вопрос. Он неторопливо закурил, сдерживая дрожь в руках. Эта дрожь все сильнее колотила его, но он должен был сейчас играть спокойствие, полное, чуть отстраненное спокойствие.

«Сыграю, — сказал он себе, — если я успел подумать про спокойствие термином „отстраненное“, значит, сыграю до конца».

— И я понимаю тех работников прокуратуры, которые посадили его в тюрьму. Миллиардерский сынок потешился с несчастной актрисой, снял для нее особняк в Гонконге, потом отель в Токио, просил ее руки, а потом женщина исчезла… Ведь никто не знает, что вы в этой клинике, Исии-сан… В том отеле, где он снял вам два номера, в «Токио-грандо», никто не знает, куда вы уехали. Портье показал, что вас увез высокий голубоглазый мужчина. Голубоглазых японцев пока еще нет. А Ганс — голубоглазый. Я нашел вас чудом, потому что я друг Ганса и мне дорога его судьба.

«А может быть, они хотели, чтобы она умерла при мне?! Она вся белая, и глаза леденеют! Только б она не умерла! Если она умрет, они скажут, что это я ее убил. Боже, спаси меня!»

— Вы говорите правду? — спросила Исии.

— Да. («Любовь обмануть легче, чем ненависть. Она любит его, и она уже не может видеть правду, потому что сейчас она думает лишь о нем».)

— Где его арестовали?

— В Берлине. Он собирался вылетать в Токио, но его арестовали… Он ведь должен был к вам вернуться, да?

«Никогда бы не подумал, что японки умеют так плакать. Они всегда улыбаются. Что-то она долго плачет, а у меня голова теперь раскручивается в другую сторону. Если она проплачет еще несколько минут, я брякнусь со скользкого покатого стула на пол. Он холодный, этот кафельный пол… Чем их можно поторопить, этих баб? Сантиментом, чем же еще? Все они одинаковы: африканки, немки, японки. Дуры и истерички, даже провидящие…»