Лола надула щеки, дернула плечом и, гордо выпятив вперед то, что уже тогда активно разрасталось в бюст четвертого размера, заявила:

— Конечно. Только это страшно. Очень страшно. Не каждый рискнет. — Она высокомерно выпятила вперед толстую нижнюю губу.

— Ну! — подначила я.

— Я прочла в папиной книжке. Он вообще-то их от меня запирает. Но как-то оставил одну на столе, и я прочитала… Есть гадание на зеркале.

— Все знают, что есть гадание на зеркале, — презрительно отмахнулась я.

— Но никто не знает, как именно нужно на нем гадать. Это… Это страшно.

Вьюга с размаху ударилась в окно невидимым беснующимся телом. Стекла задрожали. И незыблемый уют Лолиного дома показался вдруг ненадежным и иллюзорным. Белая бушующая стихия была совсем рядом, отделенная от нас лишь хрупкой преградой стекла. А Лола уже вещала наизусть, сверкая в полутьме огромными черными глазами. И то, что она говорила, нисколько не напоминало ответ у доски.

— Собираясь гадать, избирают уединенную комнату. Берут два зеркала, одно большое, другое — меньше. Большое ставят на столе, маленькое — против него так, чтобы в них образовался зеркальный коридор в бесконечность. Гадающая садится перед зеркалом, обставленным свечами. Все окружающие, соблюдая глубокое молчание, сидят в стороне, отвернув головы к стене. Только гадающая глядит в зеркало, и нет в ее душе ни одной мысли, кроме мысли о суженом. А ровно в полночь, когда часы бьют двенадцать раз, с каждым ударом в большом зеркале показываются одно за другим двенадцать зеркал. И лишь удары затихнут и на часах будет нулевое время, девушка вскрикнет: «Суженый-ряженый! Покажись мне в зеркале». И в конце зеркального коридора появится Он. Потому что это время ритуальное — одна-единственная минута из пятисот двадцати пяти тысяч шестиста минут года, когда граница между тем и этим миром становится прозрачной и преодолимой. И гадающая смотрит сквозь зеркало прямо в тот свет, в ожидании видения жениха или знака собственной смерти.

Мы слушали ее, затаив дыхание, и сердца наши пульсировали в горле, то отчаянно тикая, то обмирая и трепеща.

Довольная произведенным эффектом, отличница продолжала:

— Но лишь та, в чьей душе нет страха, способна в этот час переломить собственную судьбу. И вызвать из бездны не того, на кого обрек ее рок для испытания и искупления, а Единственного, с кем жаждет слиться ее душа. Для этого гадающая должна взять острый нож и в двенадцать — в преддверии первого удара часов — одним глубоким порезом перечеркнуть поперек все линии жизни, судьбы и любви на своих руках. Кровь прольется на стол, где стоят зеркала, и зеркальный коридор устелет красный ковер. А когда алая дорожка достигнет последнего, двенадцатого, предела, гадающая вытянет окровавленные руки и позовет: «Плоть от плоти моей, кровь от крови моей, приди есть мою плоть, пить мою кровь, ибо ты — это я!» И единственно истинный суженый, будь он даже мертв или не рожден, выйдет и устремится к ней с протянутыми руками, и их дороги уже никогда не разминутся на жизненном пути. Но прежде чем руки суженого и суженой сомкнутся, девушка должна отдернуть их с криком: «Чур сего места!» Ибо, взяв ее за руку, он может в тот же миг увести ее с собой навсегда…