Бет вернулась домой в расстроенных и одновременно приподнятых чувствах.

Весь вечер она вспоминала Дерила Диксона, пересматривала фотографии, особенно ту, где он снял очки и смотрел в прямо в объектив серым нечитаемым взглядом.

Бет, даже не осознавая этого, разглядывала внимательно и жадно крепкую фигуру, широкие плечи, загорелую шею, видневшуюся в вырезе рубашки, ловила себя на рассматривании, ругая свою слабость, но все равно возвращаясь к фото.

Ночь прошла беспокойно.

Бет не могла вспомнить, что ей снилось, но четко осознавала ощущения, испытываемые во вне.

Крепкие руки, скользящие по талии, рывком прижимающие к жесткому телу, пахнущему сигаретами. Темный манящий взгляд. Твердые жадные губы. И ее сладкое возбуждение — искорками по коже.

Она проснулась, задыхаясь. Умылась. Посмотрела на свое красное ошалелое лицо. Походила по комнате.

Посмотрела опять снимки.

И, быстро собравшись, выбежала из квартиры.

Она понимала, что делает глупость, что ее несет, что она вообще непонятно что творит.

Ну вот куда она идет? Ну вот зачем? Ну вот что она будет говорить абсолютно незнакомому, взрослому мужчине? Да, может, его вообще в номере нет. Или он не один. Или…

Дерил оказался один.

И смотрел странно, явно удивляясь ее беспомощному лепету.

Но, на удивление, легко согласился посмотреть фото. И даже так мило смущался, когда она говорила о его фотогеничности.

И вообще оказался таким простым, спокойным человеком. Вежливым даже.

Вежливо согласился сходить с ней на выставку фотографий. Вежливо слушал весь тот бред, что она несла во время их индивидуальной экскурсии.

Вежливо предложил затем посидеть где-нибудь.

Бет просто сходила с ума от этой его вежливости.

За все это время она не уловила ни одного жеста, ни одного взгляда, по которым можно было бы понять, нравится она ему, или нет.

Он молчал, прятал глаза за постоянно мешающей челкой, говорил односложно, не стремился дотронуться лишний раз.

Все говорило о том, что она ему не интересна, как девушка.

И от этого Бет было плохо, как никогда.

Потому что она, за эти несколько часов общения, окончательно поняла, что ее к этому неловкому, неразговорчивому, сильному мужчине тянет просто нереально.

Каждый раз, случайно касаясь его пальцами, обжигаясь, перебарывая себя, чтоб не задержать свое прикосновение чуть дольше, чем это необходимо, она ругала себя за несдержанность и в то же время получала удовольствие, чаши весов ее души были в постоянном движении, как если бы на них взвешивали пряные специи на восточном рынке.

А Дерил просто молчал, просто слушал, просто смотрел. И никак, никак не реагировал на нее! А ей так хотелось, чтоб реагировал!

И что с этим теперь делать — непонятно совершенно.

Веселый и шумный Октоберфест, напоенный ароматами спелых яблок, ржаных корочек, хмельного и ячменного пива, главного виновника праздника, и разносортных сосисок под тонким слоем горчицы, встретил гостеприимно, сразу вовлекая их в разномастную толпу туристов.

Вокруг все было как в калейдоскопе. Ярко, солнечно, хмельно, слегка разнузданно и очень непринужденно. Нелепые колпаки, еще более чокнутые рисунки на лицах и теле, понемногу сводили любого новичка с ума.