— Déme su mano.[826]
Свою руку, сжатую в кулак, она выставила перед собой. Он сел на корточки, протянул к ней ладонь, и она насыпала в нее горсть очищенных орехов, а потом закрыла его руку своими и быстро огляделась по сторонам, словно это было тайное приношение, которого никто не должен заметить.
— Andale pues,[827] — сказала она.
Он поблагодарил ее, встал и пошел по двору обратно, поднялся в свою комнату, но, когда снова выглянул в окно, девушки уже не было.
День за днем он ехал по нагорьям Бабикоры. Костер старался разводить в укромных низинках, ночами выходил на луг, во всеобъемлющей тиши ложился навзничь и смотрел, как горит и искрится над ним небосвод. По пути назад к костру в те ночи он частенько думал о Бойде, представлял себе, как он сидит перед сном у такого же костерка в такой же местности. Костерок в bajada[828] лишь слегка отсвечивает, укрытый в пазухе земли, как будто это некое тайное сияние горящего земного ядра, прорвавшееся во внешнюю тьму. При этом самому себе Билли виделся человеком, у которого никакой прежней жизни никогда не было вообще. Как будто он каким-то образом несколько лет назад умер и с тех пор стал совершенно другим существом, у которого нет ни предыстории, ни каких-либо видов на будущее.
В этих своих скитаниях время от времени он встречал команды бакерос, проезжавших по горным лугам, — иногда на мулах, потому что мулы в горах устойчивее, иногда со стадами коров. Ночами в горах холодновато, но все они бывали одеты на вид весьма легко, а для ночевки имели только одеяла серапе. Местные называли пастухов mascareñas,[829] потому что в Бабикоре в основном разводили беломордую породу коров, и agringados,[830] потому что они работали на «белого человека». В молчании они гуськом пересекали откосы и осыпи — держали путь через перевалы на высокогорные, богатые травами долины, сидя верхом в непринужденных, но при этом совершенно одинаковых позах. И только солнечные зайчики по сторонам — от жестяных кружек, притороченных к рожкам их седел. Ночами он иногда видел их костры в горах, но близко никогда не подходил.
В один прекрасный вечер, перед самой темнотой, он выехал на дорогу, свернул по ней и поехал на запад. Красное солнце, горевшее впереди в широком промежутке между двух гор, потеряло форму и медленно рассасывалось, растекалось по всему небу, зажигая его темно-красным послесвечением. Когда опустились сумерки, вдалеке на равнине вдруг возник единственный желтенький огонек жилья; Билли поехал на него и в конце концов оказался перед маленькой хижиной, обшитой вагонкой. Сидя верхом рядом с ней, он кликнул хозяев.
В дверях появился мужчина, вышел на открытую веранду.
— ¿Quién es?[831] — сказал он.
— Un vaquero.[832]
— ¿Cuántos son ustedes?[833]
— Yo solo.[834]
— Bueno, — сказал мужчина. — Desmonte. Pásale.[835]
Билли спешился, привязал коня к столбику крыльца, поднялся по ступенькам и снял шляпу. Мужчина придержал для него дверь, он вошел, мужчина вошел следом, затворил дверь и кивнул в сторону горящего очага.
Они сели, стали пить кофе. Звали мужчину Кихада; индеец яки из западной Соноры, он оказался тем самым