В этот момент сзади скрипнула дверь. Катерина, охваченная сладким предчувствием, оглянулась. На пороге стоял он, сердечный друг. Черная кожаная куртка ладно облегала крепкую коренастую фигуру. Черные же тесноватые джинсы уже бугрились впереди.

— Мишаня! — вскрикнула Катя и бросилась к парню.

Мишаня без лишних слов дернул задвижку, запиравшую дверь изнутри, и тут же стиснул подругу. Пышная грудь выкатилась из глубокого разреза халатика.

Мишаня ухватил нежную плоть зубами, принялся трепать и рвать ее, словно Щенок, нашедший наконец любимую игрушку. Катерина заливалась счастливым смехом.

— Мишаня, пусти, больно же! — как бы отбивалась она.

Парень сопел, еще сильнее прижимая к себе полное тело. Его рука нырнула под полу халатика.

— Бархатная моя! Соскучился я, Катюха! — прохрипел Миша в ушко подруги.

— А я-то как! Я-то как! Сейчас как раз о тебе думала, а ты и вот! И пришел, сладкий мой!

Рука Мишани продиралась сквозь крепко сбитые ляжки вверх, добралась до увлажнившихся трусиков.

— А-а-а, — застонала Катерина и принялась расстегивать джинсы, которые, казалось, вот-вот лопнут от выпиравшего Мишаниного желания.

Слившись в поцелуе, они раздевали друг друга. Впрочем, для того чтобы раздеть Катерину, потребовалось две-три секунды. Расстегнутый халат едва держался на покатых плечах. Щелкнул, словно отлетевшая ступень ракетоносителя, кружевной лифчик, окончательно выпустив на волю тяжелую грудь.

— Хочу, хочу, хочу, — приговаривал Мишаня, передвигаясь вместе с девушкой к широкой плите и сжимая рукой шелковистую упругость с напрягшимся соском. Застрявшие на коленях джинсы делали путь мучительно долгим. Рука Катерины сжимала тугой член, свободная рука Мишани рылась в нежнейших складках, купаясь в пахучей сырости.

— Марьсергевна в кабинете, за стенкой, — сообщила другу Катя, отрывисто и часто дыша.

— Плевать, — плюнул на заведующую детским садом Мишаня.

Парочка достигла наконец плацдарма. Халат был брошен на поверхность плиты. Мишаня опрокинул Катерину на эту импровизированную простыню. Упали на пол белые трусики. Кожаная куртка шмякнулась на приоткрытую крышку суповой кастрюли.

Внушительных размеров Мишанин член погрузился в ярко-розовое лоно.

— Только не спеши, — попросила Катя.

— Ага, — сопя, отозвался Мишаня, кладя себе на плечи ноги подруги и наблюдая, как при каждом его движении сотрясаются ее ляжки. Как поверхность остывающего холодца, который часто готовила Мишанина мама.

— Ох, сладко, еще, Мишанечка, хороший мой…Ты на две недели вернулся?

— Ага-а.

Мишаня яростно вбивал себя в женскую плоть, упираясь в нечто горячее и упругое. При каждом его погружении Катерина тихонько повизгивала:

— Ой, мамочки! Ой, как сладко! Вечером придешь ко мне? Ой, сейчас умру!

Ой, Мишаня! Ой, еще, миленький!

Мишаня сосредоточенно делал свое дело, поворачивая для полноты ощущений ноги подруги как рулевое колесо. Ритм нарастал. Ноги Катерины сползли вниз.

Мишаня навалился на девушку, стискивая груди, впечатывая подругу в поверхность плиты. Катя вдруг отчего-то выкатила на Мишаню и без того выпуклые глаза, завертелась под ним и заверещала: