А что касается участников этих «живых картинок» бея-фанатика, то их обуревала непомерная страсть, оба стали одержимыми.

Это было раем.

Это было ужасом.

Это было великолепием.

Это было сумасшествием, агонией, отравой, необоримым желанием; это было вдохновением, чтобы продолжать жить, и яростным стимулом к безумному желанию бежать.

Синджин думал о побеге двадцать раз на дню, в особенности теперь, когда зрение начало возвращаться к нему — полоски света пробивались сквозь слепоту.

Но даже если он и предпримет безрассудную попытку бежать, проход от его апартаментов к сералю представлял собой хорошо охраняемый лабиринт, и ему никогда не добраться до Челси живым.

Днем Синджин неустанно мерил шагами отведенное ему пространство, как будто физическая активность успокаивала его взбудораженные нервы. Он тайком восстанавливал в памяти вид сторожевых башен из его двора, множество коридоров, разделявших его комнаты и ту «сцену», где он и Челси каждую ночь показывали бею представление; он подсчитал количество охранников и их оружия; он отмечал про себя мамелюков — рабов-христиан, обращенных в ислам, которых бей использовал в качестве личной охраны.

Возможно, некоторые из них не откажутся от свободы, если представится возможность? Насколько они были верны бею?

Синджин рассчитывал и принимал во внимание изменение ветров. Где может быть сейчас «Аврора»?

Как продвигаются дела у Сенеки и Саара по их спасению? Он знал, что его друзья непременно будут искать пути к спасению. Но было ли вообще возможным сломить бастионы бея? Было ли возможно отыскать его в лабиринте пятисот комнат?

И найти Челси…

Каждый раз, подходя в своих размышлениях к этой точке, Синджин не мог не чувствовать полнейшего отчаяния. Ведь размеры дворца Бардо явно представляли собой прекрасную защиту для бея. Даже если некоторые из его обитателей найдут в себе силы и смелость, а также способ убежать, то они наверняка будут поражены запутанностью и обширностью дворца.

И разумеется, главное — это время. Время поджимало, и, хотя бей был уверен в своих наложницах, Синджин очень скоро станет для него ненужным.

Но он никогда не признавался Челси в своем отчаянии.

— Мы выберемся, — шептал он ей, ощущая вкус ее слез на губах, — крепись.

И только лишь сила воли удерживала его от того, чтобы не придушить бея, — ведь зрение Синджина улучшилось, и он уже мог различать четкую тень за арабесками. Несколько шагов ли и один большой прыжок — и его руки сомкнутся на дряблой шее. Хрупкие арабески — не преграда его гневу.

И каждый раз любовь к Челси сдерживала его.

Любовь и мечта снова вместе попасть в Англию.

Первый раз в жизни Синджин молился — о самообладании, терпении, стоицизме, о тех, качествах, которые никогда не воспитывал в себе, ведя жизнь, которая катилась сама собой и в которой все было дозволено.

Синджин был смел и настойчив в достижении цели, тверд в принятии решений; но не был уверен в своей достаточной осторожности.

Британский генеральный консул представил Сенеку и Саара семейству Вивиани, хотя друзья Синджина уже до этого познакомились с одним из братьев, когда разведывали как-то ночью местность вокруг дворца.