Однажды, когда я совершала свою ежедневную принудительную прогулку, я услышала его голос. И пошла проверить, в чем там дело.

Он стоял лицом к лицу с одним из конюших, мальчиком гораздо крупнее его, широкоплечим и угрюмым.

– Заткнись ты, жаба! – говорил тот. – Ты не знаешь, что болтаешь!

– Я знаю больше, чем ты, потому что твоим отцом был хряк! – Фергюс засунул два пальца в ноздри, задрал нос кверху и, пританцовывая, повторял: – Хрю-хрю!

Конюший, лицо которого странным образом напоминало вышеназванное животное, не стал больше терять времени на объяснения, но сложил вместе кулаки обеих рук и занес их над головой Фергюса. Через несколько минут мальчики покатились по грязной земле, завывая, словно коты, и разрывая одежду друг на друге.

Пока я размышляла над тем, стоит ли вмешиваться, конюший уселся верхом на Фергюса, схватил его за волосы обеими руками и принялся колотить головой о землю. Я понимала, что Фергюс заслужил такое отношение, но его лицо налилось кровью и потемнело, а мне совсем не хотелось бы, чтобы он лишился жизни в самом расцвете лет. Не уверенная, что поступаю правильно, я все-таки подошла к дерущейся паре.

Конюший придавил Фергюса коленом и изо всех сил колошматил его, так что зад парня оказался прямо передо мной. Я подняла ногу и ударила его в то место, где проходил шов штанов. Беспомощно балансируя, парень с криком перелетел через своего поверженного врага, распластался на земле, но тут же вскочил на ноги, а увидев меня, бросился бежать.

– Чем же ты тут занимаешься? – спросила я, рывком подняв упирающегося Фергюса и отряхивая его грязную одежду. – Смотри, у тебя порвана не только рубашка, но и штаны. Придется просить Берту починить их.

Повернув его спиной, я принялась рассматривать порванные штаны. Конюший так рванул их сбоку, что одна из ягодиц оголилась.

Вдруг я замолчала и уставилась на тело мальчика. Но меня заинтересовала не сама плоть, а небольшой красный знак, запечатленный на ней. Размером он был с полупенсовую монету и красного цвета, как только что начавший затягиваться ожог. Я машинально коснулась его пальцем, отчего Фергюс сильно встревожился. Края знака-клейма были особенно четко обозначены, как будто то, чем они были оставлены, с силой вдавливали в тело. Я вцепилась в руку мальчика, чтобы не дать ему убежать, и принялась рассматривать клеймо. Оно было овальной формы, в середине испещрено какими-то знаками, напоминающими буквы.

– Кто это сделал, Фергюс? – спросила я.

Голос мой звучал непривычно даже для моего уха. Он был слишком спокойным и бесстрастным. Фергюс рванулся, пытаясь убежать, но я удержала его.

– Кто, Фергюс? – строго спросила я и даже встряхнула его.

– Никто, мадам. Это я сам поранился, когда перелезал через забор. Это просто ссадина.

Его большие черные глаза бегали туда-сюда, ища, куда бы лучше ринуться от меня.

– Это не ссадина. Я знаю, что это такое, Фергюс. Но я спрашиваю: кто это сделал?

Я видела подобное клеймо только однажды и свежевыжженным, а это уже немного зажило. Но несомненно, они оба были нанесены раскаленным железом.