– Не бойтесь, – спокойно сказала я. – Я не сделаю вам ничего плохого.

Но вместо того чтобы успокоиться, он резко повернулся вправо, вытащил из-за пазухи деревянный крест, висящий на кожаном шнурке, направил его прямо на меня и начал читать молитву дрожащим от волнения голосом.

Я с трудом перевела дыхание.

– О боже!

Глаза у него стали безумными, он продолжал держать крест, но по крайней мере перестал молиться.

– Аминь, – сказала я, подняла обе руки и помахала ими у него перед лицом. – Видите, ничего со мной не произошло. И пальцы мои не скривились и не склеились. Значит, я не ведьма, верно?

Человек медленно опустил крест и стоял с изумленным видом.

– Ведьма? – переспросил он.

У него был такой вид, как будто он принял меня за сумасшедшую, что было нетрудно при таких обстоятельствах.

– Так вы не думали, будто я ведьма? – спросила я, чувствуя нелепость своего положения.

Его клочковатая борода задвигалась, как если бы он пытался улыбнуться.

– Нет, мадам, – сказал он. – Я привык к тому, что люди принимают меня за колдуна.

– Вас?

Я получше присмотрелась к нему. Кроме того, что он был грязен и весь в лохмотьях, ясно было, что этот человек давно не ел. Его запястья и шея, выглядывающая из воротника рубашки, были тощими, как у ребенка. В то же время он говорил на хорошем французском языке с небольшим акцентом, что выдавало в нем человека образованного.

– Если бы вы были колдуном, то наверняка не очень удачливым. Но кто вы на самом деле?

Тут его снова охватил страх. Он стал озираться по сторонам в поисках лазейки, через которую можно было бы улизнуть, но сарай был новым, добротным, у него была только одна дверь, где стояла я. Собрав остатки мужества, он выпрямился во весь свой рост, оказавшись примерно дюйма на три ниже меня, и с усилием произнес:

– Я – преподобный Вальтер Лоран из Женевы.

– Так вы священник?

Я была в шоке. Не могла представить себе, как мог священник, будь то швейцарский или какой-либо другой, дойти до такого состояния. Отец Лоран казался потрясенным не меньше меня.

– Священник? – повторил он, словно эхо. – Папист? Нет, никогда.

Вдруг меня осенила догадка.

– Гугенот! Значит, вы протестант?

Я вспомнила тела повешенных, увиденные мною в лесу. Это объясняло многое.

Губы его искривились, но он на мгновение крепко сжал их, прежде чем ответить.

– Да, мадам. Я пастор. В течение месяца проводил здесь богослужение. – Тут он быстро облизнул губы, не сводя с меня глаз. – Простите, мадам, мне кажется, что вы не француженка…

– Я англичанка, – сказала я, и он вздохнул с облегчением, как будто огромная тяжесть упала с его плеч.

– Великий Боже! – воскликнул он. – Значит, вы тоже протестантка?

– Нет, я католичка, – ответила я. – Но не питаю никакой ненависти к протестантам, – торопливо добавила я, заметив выражение тревоги, вновь появившееся в его глазах. – Не беспокойтесь, я никому не скажу, что вы здесь. Вы, наверное, пробрались сюда, чтобы украсть немного еды? – сочувственно спросила я.

– Воровать грешно! – в ужасе воскликнул он. – Нет, мадам. Но…

Он снова крепко сжал губы, но взгляд, брошенный в сторону дома, выдал его.