— Но за что? Если так случилось, что их любовь дала рождение второму ребенку.

— Девиц из древнего рода с раннего возраста учат предотвращать последствия жаркой любви, Адриана! Это довольно сложное и трудоемкое заклинание, но оно прекрасно служит на протяжении столетий. Если ты появилась на свет, значит, Стрицы допустили это сознательно.

А ведь он прав.

Но как мне быть? Неужели придется молчать всю жизнь и никогда не открыться, не намекнуть родителям, что я знаю эту тайну? Горячая волна негодования залила меня изнутри, раздирая грудь, я открыла рот, хватая воздух, которого не хватало, и Даниель вскочил:

— Успокойся! Подумай о чем-нибудь приятном! О щеночках! Думай о веселых лохматых щеночках!

В груди горело, запястья свербили от проклятого ритуала активации родовой памяти, браслеты ректора жгли огнем, призывая к повиновению и спокойствию, но у меня не получалось. Ведь я хотела, хотела найти своих родителей, а потом оставила мысли об этом, потому что знала, как это трудно! И вдруг судьба и злая магия подбрасывают мне отца и брата на блюдечке с серебряной каемкой, но запрещают словом или взглядом признаться им в родстве! Нет, это нечестно! Я не хочу никаких лохматых веселых щеночков! Я хочу, чтобы сердце перестало болеть! Хочу убить безнадежность!

Даниель схватил меня за запястья и рывком притянул к себе:

— Камли! Держи себя в руках! Не хватало еще чтобы ты смела с лица земли мой великолепный дом!

Потом прижался прохладными губами к моему пылающему лбу и пообещал:

— Я что-нибудь придумаю, клянусь черепом дядюшки Конти!

Держать себя в руках оказалось очень сложно. Даже с помощью Даниеля! Я балансировала на грани, чувствуя, как негодование перерастает в ярость и рвется наружу. Браслеты не спасут! Страх затопил голову, наложился на гнев, и я внезапно поняла, что тут все будет еще хуже, чем у Серой Башни! На страх ударила паника… Она тоже не спасла ситуацию. А мое сознание было готово сдаться, угаснуть, отдаться на растерзание магии и той разрушительной силе, которая появилась непонятно откуда.

— Спаситель, — процедила сквозь стиснутые зубы, цепляясь руками в огне за плечи Даниеля. Надо молиться. Молитва всегда поможет, бог не оставит, богородица спасет! Не допустят они, чтобы я сорвалась! Только бы не сорваться, только бы. Ведь и Даниеля могу убить!

И вдруг.

Стало тихо, очень тихо. Только бушующий в голове ветер, но ни пения птичек, ни шелеста ветвей, ни далекого лая собак с псарни. И в этой тишине — оглушающе громкий, недовольный голос Даниеля:

— Отец, я и сам бы справился!

— Справился бы он! — фыркнул кто-то мне еще незнакомый. Жжение браслетов слепило, я, не видя ничего, задыхалась, и грань внезапно рухнула подо мной. Все вокруг взорвалось, я взорвалась тоже вспышкой невыносимой боли, умерла и воскресла.

— Господь милосердный.

Мужской голос — удивленный.

— Адриана, детка, ты себя лучше чувствуешь?

Голос Даниеля — обеспокоенный.

— Мне лучше, спасибо.

Мой собственный голос — бесцветный и вялый.

Открыв глаза, я увидела перед собой Даниеля, в глазах которого восхищение мешалось со страхом. За его плечом стоял мужчина — седой, но еще не старый, представительный, благородного вида, с холеным лицом и ледяными глазами. Он повторил, глядя на меня: