А теперь она знала, на что он способен. Что он сделал.

Брук…

Тот уголок, который Брук занимала в сердце Руби, омертвел. В ее памяти все случившееся с подругой, стало темным пятном. Руби думала, причиной тому было то, что она вероятно пока просто не в силах это вынести.

По крайней мере, не все.

Но Брук умерла. Она умерла, и Руби даже не могла рассказать об этом своим друзьям.

И вдобавок к тому, что ей приходилось держать все в себе и скорбеть в одиночестве, Руби была так напугана, как никогда раньше. Напугана, что Отец сможет узнать ее секрет. Все ее секреты.

Он ничего не говорил о Лекси, не показывал, что знает, но Руби это не успокаивало. Поскольку в действительности, самым страшным ее секретом было не то, что она могла заставить вещи выглядеть как нечто совершенно другое или даже заставить их исчезнуть. Самым страшным секретом было то, что она видела скрытое. Даже то, что находится под человеческой кожей.

И сейчас она видело то, что было под кожей Отца.

— Руби?

Малышка собралась с духом. Подняла взгляд от своих уроков и увидела мать, стоящую в дверном проеме маленькой коморки, которую они превратили в комнату для занятий.

— Да, мама?

Она изо всех сил старалась увидеть лицо мамы таким, каким оно было раньше. До церкви. До Отца. До прошлого октября.

— Отец хочет провести Ритуал до ужина. — Руби похолодела и задалась вопросом, сможет ли когда-нибудь вновь почувствовать тепло. — Поэтому тебе надо закончить уроки и принять душ. Я приготовлю тебе халат и займусь твоими волосами. Давай, поторапливайся.

— Да, мама.

Она увидела под приятными, красивыми чертами лица холодную, твердую оболочку. Оболочку, которая почернела, будто ее выжгли, и содержала только пустоту, такую громадную, что у Руби даже не было слов для ее описания. Она лишь знала, что мама больше там не жила.

Ее мать, теперь она знала это, умерла уже очень давно.

— Поторапливайся, — повторила Эмма Кемпбелл.

Руби кивнула, но проговорила:

— Мама? Я… я должна быть голой под халатом? Как в прошлый раз?

— Руби, ты знаешь — это часть Ритуала. — Эмма Кемпбелл улыбнулась. — Ты на Уровне Юности. Даже больше, ты — одна из Избранных. Это великая честь, и мы с твоим отцом так гордимся тобой.

— Да, мама.

Руби не пыталась спорить или протестовать. Это было бесполезно. И даже опасно.

— Используй специальное мыло, которое я принесла тебе. Ты будешь хорошо пахнуть для Ритуала.

Желудок Руби перевернулся — реакция, которую она пыталась скрыть, занимаясь обычными ежедневными вещами. Нормальными вещами.

— Хорошо. А папа приедет домой к ужину?

— Нет. Боюсь, что нет. Он звонил, и сказал, что совещание продлится дольше, чем он ожидал. И он, вероятно, будет отсутствовать еще несколько дней. Но он подписал на двенадцать счетов больше. Думаю, его могут сделать Продавцом месяца после этой поездки.

Руби смотрела на свои руки, держащие карандаш, пока не восстановила контроль над собой. Перевела взгляд на рану в форме полукруга, которую сама оставила собственными зубами несколько часов назад — рана, которую она прятала ото всех. И очень мягким голосом спросила: