— Да, танкисты говорят, что в открытом бою с их новыми тяжелыми танками лучше не встречаться. Даже на Т-34 они установили новую, более мощную пушку.

— Наши «тигры» и «пантеры» значительно лучше!

— Посмотрим. Сейчас они дерутся там, в русской степи. Через день-другой все решится.

— Когда под Сталинградом рвали на части Шестую, до самого конца шли бодрые сообщения. И чем это кончилось? Правда оказалась ужасной.

— Да, этого не забыть.

Боли в груди еще донимали Балька. Доктор сказал, что, возможно, все осколки разрывной пули извлечь не удалось. Некоторые из них, величиной со спичечную головку и даже меньше, вросли в ткани, и лучше их не трогать. Другое дело, если они начнут беспокоить… Бальк все понял: доктор оставлял ему шанс в любой момент обратиться к врачу. Доктор был пожилым и добрым человеком. Он понимал все, возможно, многое, совсем не так, как понимали они. Пулю, деформированную от удара в плечевую кость, он подарил Бальку на память. Теперь она лежала в ящике тумбочки среди письменных принадлежностей. Однажды он показал ее Нойману. Тот повертел, взвесил на ладони и сказал:

— Калибр семь-девяносто два! Арним, ты что, попал под огонь своих?

— Нет. Мы отбивали атаку. Я стрелял из Schpandeu. Со мною рядом был ротный командир. По пулемету вел огонь снайпер. Он многих положил. Ребята потом рассказывали.

— Но пуля-то наша.

— Унтер-офицер Байзингхоф всегда таскал с собою русский ППШ.

— Ну да, хорошая штука. Ты хочешь сказать, что и в тебя иван пальнул из трофейной винтовки?

— Возможно. Но тогда тем более обидно.

— Иваны палят по нам из всего, что стреляет. — Нойман поправил вначале одну, а потом другую затекшую ногу. Они были упрятаны в гипсовые коконы, похожие на зимний камуфляж, надетый поверх бриджей. — Однажды мы стояли в небольшой деревушке на берегу Угры. Так называется их река. Дело было недалеко от Юхнова. Это — между Смоленском и Москвой. Мы уселись делить сухой паек. И вот, представь себе, сидящий вокруг горы консервных банок взвод. И вдруг в эту гору падает русская Ф-1 в чугунной оболочке. Четверых парней мы похоронили сразу. Восьмерых, раненых, отволокли в медпункт. Один тяжелый, вряд ли выжил. Во всяком случае, к нам в роту уже не вернулся. А меня даже не задело. И что оказалось? Гранату бросил мальчишка. Его тут же поймали. У него в кармане была еще одна граната. Он не успел вставить капсюль-воспламенитель. Он хотел, видимо, то ли себя взорвать, то ли еще одну во двор бросить.

— Откуда у них такой фанатизм?

— Они защищают родину. Семьи. Жилища. Землю.

— Ну, положим, земля им не принадлежит. Земля там колхозная. У русских крестьян во владении только один огород. Совсем маленький. У них нет понятия: моя земля. Того корневого чувства, которое в народе все скрепляет.

— Ты ошибаешься. Иначе бы они не сражались до последнего патрона.

— Так вот, потом мы узнали причину, почему тот мальчишка так поступил. Днем раньше какой-то ублюдок из нашего взвода изнасиловал его сестру. Вот он и отомстил. Мы потом узнали, кто это был. Командир роты приказал помалкивать, хотя сам ему потом спуску не давал. Поручал самую грязную работу. Во время взрыва гранаты его почти не задело. Отделался легкими царапинами. За него расплатились другие. Что и говорить, этого маленького русского ивана можно понять. Как бы ты сам поступил, если бы твою сестру или девушку…