– Да?.. – Надежда снова блеснула в глазах Диймара.

Надо же, а ее это, оказывается, подбешивает.

– …То есть в твоем случае – дурость, – заключила Карина.

Диймар снова зло сжал губы. Уселся на мраморные плиты, вымостившие внутренний дворик.

– Угу, плохих любить тяжело, а дураков еще тяжелее. Но ты молодец. Переметнулась к хорошему и умному. Да еще и несчастному-умирающему. Ах-ах, сюси-муси, прямо все, о чем может мечтать девушка, в одном мешке.

Да уж, точно, дурак. Надо было переться на «Мертвый остров», чтобы отношения выяснять… Все как у взрослых, елки-палки.

– Знаешь, что? – Карина ляпнула это прежде, чем прикусила язык. – А я ведь сразу поняла, что ты с придурью. Но все равно же влюбилась. А в бухте Полумесяц, когда ты… Митьку… ну, за горло… Ох, то есть я теперь понимаю, что на самом деле не за горло, а за внутреннюю луну схватил и душил… Я тогда прямо наброситься на тебя хотела и поцеловать, и не один раз. Не знаю, что на меня нашло.

– А какая разница? Если как нашло, так и отпустило. – И Диймар от души впечатал кулак в мрамор, на котором сидел.

– Теперь уже никакой. Но, честно говоря, ты, Диймар, действительно сам дурак. Слушай, ну про любовь же не зря говорят, что она, как огонь. Вот ты раздуваешь огонь, раздуваешь… можешь разжечь, а можешь просто задуть. Не понимаешь? Ах ты, мрак, ты огонь знаками зажигаешь. Ой, все, проехали. Один фиг, ты меня не то что неправильно раздул, а просто водой залил.

– А твой помирающий охранник, значит, правильно раздул?

Диймар сплюнул на пол. Карину передернуло. Этот жест придал ее словам какое-то… почти похабное значение.

– Дебил ты, – грустно ответила девочка. – Не знаю, чего вообще с тобой откровенничаю…

– Я не дебил, – вдруг тоже грустно ответил Диймар, – я просто злюсь. Ты его любишь, да? Говори уж, раз начала.

– Не знаю, – удивляясь своей честности и вообще своим чувствам, ответила Карина, – мне четырнадцать лет, я в такой любви вообще ничего не понимаю. Да я вообще ни в какой ничего не понимаю. Но я… понимаешь, мы с Митькой как одно целое. Не как близнецы, которым деваться друг от друга полжизни некуда. А как-то по-другому. Но все равно, если плохо ему, то плохо и мне.

– А если плохо тебе, то ему тоже плохо?

– А сам как думаешь?

Диймар кивнул. Ох, и лицо у него сейчас было. И злое, и печальное, и дико странное. Сначала Карина не сообразила, что же это за странность, но буквально тут же до нее дошло – это сожаление.

– Поэтому, – продолжила она свою мысль, – я сейчас готова даже за твой драконий бред как за соломинку цепляться. Потому что если Митьки не станет, то и меня не станет, в прямом смысле сдохну Так что стань драконом и подыши на него, пока он еще жив. И прости, что с такой просьбой обращаюсь.

– А если не будет меня, то…?

Карина выдохнула.

– Мне будет очень плохо, – все так же честно ответила она, – так плохо, что я прям не знаю, как описать. Но я сама… я буду. Понятно?

Диймар вскинул голову резко, так что прядь с лица отлетела крылышком. Оголились шрамы над ухом и на выбритом виске.

– Я сделаю так, как ты просишь, – сказал он. Что, вот так просто? Но Диймар не закончил: – Но и ты выполни то, что пообещала. Помоги вынести тело отца из омертвения. Он… был дурным человеком. Я его обожал, но жизнь с ним была та еще. И если я пойму, что его действительно больше нет, то… наверное, смогу как-то по-новому начать жить.