Стефа, когда в первый раз увидела, чуть без чувств не свалилась, решила, что это бубонная чума. Схватила меня в охапку и повезла в городскую инфекционку. А я развлекалась тем, что нажимала пальцем на пятно, и оно исчезало. С тех пор любая инфекция для меня стала проблемой.

— Начинаем капать, очень медленно. Внутримышечный отменяем. И все время следим за сатурацией…

…Не нравится мне так загорать, на песке. Я на шезлонге люблю, обмазавшись солнцезащитным кремом. С пляжным зонтиком и прохладным коктейлем.

Я люблю цивилизацию. Сразу представляется прохладный душ, меня окутывает запахом свежести любимого геля с лаймом и вербеной. Упоительные ощущения, когда тело омывают струи воды…

— Деточка моя дорогая, Настенька, — надо мной склонилось родное лицо, и я с трудом разлепила потрескавшиеся губы. Мне надо их чем-то смазать, на нижней губе появилась новая трещина.

— Мама?.. — сделала попытку привстать.

— Нет, солнышко, это не мама, это я… — услышала всхлипы и обмякла.

Да, это не мама, это Стефа. Я не хотела ее обидеть, попыталась нащупать руку, и она схватила мою ладонь.

— Стеф… Не плачь. Я… люблю…

— Я знаю, родная, я тебя тоже очень люблю.

У меня никого нет, кроме Стефы, а у нее — кроме меня. Стефа — это все, что у меня осталось от мамы. Они были близнецами, не двойняшками, а самыми настоящими, однояйцевыми. Это которые как две капли воды, их даже папа не мог отличить.

Мама со Стефкой иногда над ним подшучивали, пока они встречались. А я всегда их различала, мне достаточно было посмотреть в глаза маме или взять ее за руку.

Мне было шесть, мы все вместе ехали в машине. Папа за рулем, мама рядом, а мы со Стефкой — на заднем сиденье. На светофоре, когда папа поворачивал, в нас влетел внедорожник. Родители погибли сразу, Стефка накрыла меня собой, и ей в лицо попали осколки лобового стекла.

Теперь у нее на щеке большой рубец. Она очень красивая была, Стефка, как и мама. Этот рубец плотный, бугристый, убрать его не получилось, нужны дорогостоящие процедуры. Но у Стефки осталась я, и такие траты ей оказались не по карману. Меня хотели отдать в детдом, но она не позволила. И удочерять меня не стала, потому что мы обе знаем, какие они были, мои родители.

Мы с ней вдвоем осиротели, она очень тяжело переживала потерю своей близняшки. С моей бабушкой, их мамой, у Стефы сложные отношения. Бабушка нашла нового мужа, и нами со Стефкой не очень интересуется. А папины родители старенькие, папа у них поздний ребенок был, хоть и любимый.

Вот так и вышло, что нам со Стефой рассчитывать больше не на кого, только друг на друга. Я так надеялась помочь ей, поработав лето официанткой, а этот жлоб Орхан положил в конверт всего сто долларов.

Сто! Долларов! Остальное вычел за билеты на самолет и жаропонижающее.

Стефа обтерла меня полотенцем, смоченным в отваре вербены — вот откуда этот запах! Она заставила меня выпить очень сладкий чай с лимоном, потому что мне нужна глюкоза, а потом пришла медсестра с капельницей.

Я закрыла глаза. Пока мне втыкали в вену иглу, Стефа поправляла подушку, чтобы удобнее было лежать, я снова очутилась на том пляже. Но теперь я была не одна. По берегу шел высокий широкоплечий мужчина, который улыбался мне и щурился на солнце.