Я коротко хмыкнул и сделал глубокую затяжку, демонстративно выпустив густую струю дыма в потолок, после чего произнес:

– Очевидно, в этом свинарнике позволяется только надираться в стельку?

– Не смей так говорить о моем доме! – мужчина сжал кулаки и оторвал лопатки от стены. – Я построил его своими руками!

– Это заметно, – коротко ответил я, сплюнув на пол и вытаскивая из-за пояса оружие. – Сделай хоть шаг, и твои мозги будут отскребать от дырявого потолка.

Рид рванул вперед, встав между нами и выбросив в стороны обе руки. С укором посмотрел мне в глаза, после чего повернулся к пропойце и проговорил:

– Давайте успокоимся. Миллер, верни пистолет обратно в кобуру!

– Только после того, как покину эту вонючую лачугу.

– Эй! – мужчина снова предпринял попытку ринуться в драку, но тут же наткнулся на плечо Рида. – Если он не перестанет оскорблять меня и мой дом, я сломаю ему челюсть и размажу его наглую рожу по стенке!

– Именно так ты делал с несчастным мальчиком, да? – я высунулся из-за спины напарника и с ненавистью уставился в отекшее лицо Билла Уайтингса. – Избивал и запугивал его, пока он не сбежал в лес?

– Заткнись, гаденыш!

– А ты знаешь, как твой сын мучился перед смертью? – я видел, как вспыхнули бешеным огнем зрачки мужчины, но мне было все равно. – Он ужинал землей, сидя в яме, пока ты напивался до свиного визга. Умирал от жажды и трясся от страха, пока ты валялся в своей теплой постели. Он мучился больше недели, день за днем, но никто не пришел ему на помощь. Потому что папочке было совсем не до этого.

Как в замедленной съемке я видел искаженное от злости лицо, высовывающееся из-за плеча Алекса Рида. Детектив с трудом сдерживал напор опьяненного гневом мужчины, и в какой-то момент ему все же удалось вырваться.

Ловко выскользнув из цепких ладоней детектива, мужчина сперва ринулся прямо на меня, и я тут же взвел курок, прицелившись в его ногу. Однако, к моему удивлению, он неожиданно остановился посреди холла, встав как вкопанный.

Ярость на его лице сменила гримаса отчаяния. Руки, сжатые в кулаки, вскинулись к вискам, покрытым грязными волосами. Он судорожно вцепился побелевшими пальцами в свои пряди, громко всхлипнул и с надрывом прокричал:

– Вы ничего не знаете! Ничего!.. Никто ничего не знает!

На лице Миллера сквозило отвращение, когда он с опаской присаживался на расшатанный кухонный табурет, стараясь не задеть ничего рукавами пальто. Но это оказалось не так просто: крохотная столовая была забита всевозможным хламом до отвала. В углах поблескивала целая армия пустых бутылок из-под дешевого виски, а пол, покрытый толстым слоем пыли и грязи, не убирали, казалось, целую вечность.

Билл Уайтингс молча поник в линялом темно-синем кресле, стоящем немного поодаль от кухонного стола. Некогда на велюровой обивке красовались нежно-розовые бутоны цветов, однако в первозданном виде они сохранились лишь кое-где на внешней стороне подлокотников – там, где к креслу обыкновенно не прикасались. Вся обстановка в доме была до невозможного убогая, обветшалая и грязная. Об уборке, похоже, в этом месте не слыхивали уже многие годы.