— Вы что, товарищ комбат?

— Подлецов много на свете… Мерзавец!

Не договорив, он бросил взгляд на безмолвно черневшие силуэты изб.

Миша не поспел переспросить комбата. Иващенко досказал сам:

— Негодяй из этого вот села… Вызвался провести полк кратчайшим путем к броду через Веселую. Завел в эти чертовы пески и сбежал. Греется теперь у бабы, сволочь!

«Из этого села? — Зеленцов даже остановился. — Нет, что-то не то!»

Бегом догнав комбата, он спросил:

— Кто он?

— Что — кто? — не понял Иващенко.

— Фамилия… кто в пески завел?

— Черт его разберет… кажется, Дьяконов. Или — Дьячков. Точно, Дьячков. Тебе-то зачем? — Иващенко остановился и выжидающе поглядел на Мишу.

— Я же из этого вот села, — ответил Зеленцов, — из Веселых Ключей. Да вот, проспал…

Недалеко взорвалась мина; оба они пригнулись. Было слышно, как прошуршали по земле горячие осколки. Мимо пробегали артиллеристы. Комбат спросил:

— А его знаешь?

— Как же… Вон его хата — через одну. Дьячков Петр Андреевич. Только не знал, что он в нашем полку.

— Да не в нашем… Прибился вчера откуда-то, мать его… Документы в порядке, партбилет…

В памяти Миши всплыл далекий полузабытый случай, о котором одно время долго говорили на селе. В районе организовали первую МТС. Пяток новеньких, только с завода, тракторов поставили в большой сарай, названный гаражом: у помещика Подольского, в бывшем имении которого расположилась Ключевская МТС, в этом сарае раньше хранились сельскохозяйственные машины.

Ночью сарай вспыхнул со всех сторон. Сбежавшиеся крестьяне крючьями растащили сарай по бревну, но тракторы надолго выбыли из строя.

Работники милиции не смогли докопаться до истинной причины пожара — дело было сработано чисто. Лишь на селе поговаривали, что поджег Дьячков. Несколько раз его таскали в милицию, но явных улик не было. А сейчас опять — Дьячков. Кто он? Зеленцов знал, что Дьячков пришел в село в двадцать пятом году лудильщиком посуды. Как-то прижился, к нему постепенно привыкли. Он пристал в зятья к одинокой вдове-солдатке Агриппине Волковой. Ходил первое время по окрестным селам паять миски, лудить самовары. Потом втянулся в хозяйство, вместе со всеми вступил в колхоз.

Миша выпрямился.

— Поищем, товарищ комбат?

Немного поколебавшись, Иващенко согласился.

— Идем. Только вряд ли он дома.

— Знаю. Все теперь в погребах.

Иващенко вынул револьвер, и они, согнувшись, перебежали улицу. Прямо через плетень перелезли во двор Дьячкова, и Миша первым подошел к погребу. Когда откинул окованную кровельным железом крышку, из глубины в глаза плеснулся красноватый свет керосинового каганца.

— Кто там? — послышался из погреба настороженный голос.

Миша шепнул комбату:

— Он! — и спрыгнул в погреб. За ним, чертыхнувшись, почти свалился Иващенко.

Дьячков с серым не то от страха, не то от слабого света каганца лицом стоял босой на домотканой дерюжине. На табуретке перед ним лежало нарезанное кусочками сало, стояла начатая бутылка мутного самогона.

Тяжело дыша, Иващенко, пригнувшись, шагнул к нему.

— Пропиваешь?

Дьячков метнулся к каганцу, стоявшему рядом с небольшой иконой, Иващенко в этот момент вскинул руку и выстрелил ему в голову. Придушенно вскрикнула жена Дьячкова, опускаясь на колени.