— Что скажешь, коллега? — Шкипер хлопнул его по плечу увесистой лапой.

— Пока скажу одно, — откликнулся восточный воин, потирая куртку и обращаясь не ко мне, а к слушателям. — Какими бы сложными ни оказались наши последние километры на пути к русским землям, что бы ни произошло в дороге, жизнью и здоровьем Тео нам больше рисковать нельзя. И я твердо намерен обеспечить его безопасность.

— Э-э! Вы что, собираетесь в трюме меня запереть?! — Вот уж чего я не ожидал, так столь диких выводов!

— Если придется, мы именно так и поступим, — хладнокровно ответил Ули Маурер, потерявший в азарте последние признаки спокойного домашнего опьянения. — Твои героические перестрелки кончились, рейнджер, вот что я тебе скажу. Спеленаем и бросим среди бочек с топливом, в полной темноте. Так ведь, Джай?

Зловеще ворочая длинной кочергой в красном жерле камина, словно он не прогорающие сосновые поленья тревожил, а готовил к пыточному делу страшное инквизиторское орудие, индус невозмутимо пояснил:

— Теперь мы просто обязаны довезти тебя целым и невредимым, Тео. Так что давай без ненужных обид.

Похоже, я влип. Попал.

— Хорошо бы было вам, чуваки, сообразить это намного раньше, — ворчливо вклинилась в разговор «девушка Бонда», — впрочем, как и некой Ленни Кальми-Ре. Хотя мне вообще плевать на высокую миссию Тео, дурацкую черную доску и волшебный исцарапанный шарик. Я люблю этого чувака таким, какой он есть, и вполне буду удовлетворена упрощенной комплектацией, без этих статусных штучек. Но мужчины правы, дорогой, тебе нужно прислушаться и поберечься, Слишком много заданий, слишком большая ответственность. Порядок есть порядок.

На последних словах Zicke я вздрогнул. Ordnung ist ordnung[42] — это уже серьезно, швейцарцы свое обещание выполнят, уже знаю я этот народ. Может, благодаря таким людям и сбудется пожелание миру: Ordnung ist das halbe Leben.[43] Порядок — это половина дела.

Я медленно встал, не выпуская из рук своей порции остывающего грога, подошел к Джаю, решительно забрал у него несчастную кочергу и повесил ее на стальной держак, потом постоял, глядя, как мерцает в полутьме раскаленная полоса. Внимательно оглядел лица друзей и вышел на улицу.

Просветления не видно, непогода не утихает. Сплошная задница.

Спасатель, говорите? Надеясь, что окружающая меня растительность не знает матов, я негромко, но с наслаждением выругался — длинно и сочно.

И вернулся в избу.

— Ну хоть издалека-то пальнуть дадите?

Ответом мне послужил громкий коллективный смех.

— Ну ты даешь, чувак! — Произнеся эту часть фразы на русском, Ленни тут же перешла на английский: — И это тот самый Тео, господа, который всю дорогу хвалился присущим всем славянам чувством юмора!

— Кому же еще стрелять, как не тебе, Тео! — Теперь уже и я получил по плечу. — Пали в свое удовольствие!

Приложив воображаемое ружье к плечу, шкипер изобразил выстрел.

— Но поберечь тебя все равно надо, — добавил улыбающийся Джай.

И как прикажете этот заговор понимать?

Из залива Балаклавы мы вышли поутру; отдохнувший и обслуженный «Клевер» почти беззвучно скользил по притихшей, но еще не совсем успокоившейся воде. Гигантское ртутное одеяло слабо колыхалось, и не волнами, а еле заметными вздымающимися полями. Море устало. Со стороны берега взлетали стаи птиц — кто направлялся к береговым скалам, кто к узеньким пляжам в поисках добычи, выброшенной штормом на песок, кто летел вдаль. По воде пошли круги, заиграла изголодавшаяся рыба.