— У нас обычно говорят «шиза».

— Не вижу повода для шуток, Фермин. Болезнь очень тяжелая. Я не специалист, но мне встречались подобные случаи. Очень часто пациенты слышат голоса, видят или вспоминают людей и события, которых никогда не было и в помине… Рассудок постепенно отказывает, и больные перестают отличать реальность от вымысла.

— Как и семьдесят процентов испанцев… И вы считаете, доктор, что бедняга Мартин страдает этим заболеванием?

— Не осмелюсь утверждать наверняка. Ведь я уже говорил, что не занимаюсь психиатрией. Но полагаю, что налицо ряд классических симптомов.

— Может, в данном случае такая болезнь является благословением…

— Она не может быть благословением, Фермин.

— А он сам понимает, что, скажем так, не здоров?

— Сумасшедшему всегда кажется, что с ума сошли все остальные.

— И это относится, как я уже говорил, к семидесяти процентам испанцев…

Со сторожевой вышки за ними очень пристально следил охранник, как будто пытаясь прочесть по губам, о чем они беседуют.

— Говорите тише, а то нам еще и нагорит.

Доктор взял Фермина под локоть, и, повернувшись к вышке спиной, они направились в дальний конец двора.

— В нынешние времена даже у стен есть уши, — заметил доктор.

— Теперь осталось только, чтобы нам повышибали мозги. Если бы у нас осталось одно полушарие на двоих, может, тогда мы отсюда и выбрались бы, — проворчал Фермин.

— А знаете, какой разговор состоялся у нас с Мартином, когда я в первый раз осматривал его в покоях господина коменданта?

— Доктор, думаю, я нашел единственный способ выйти из этой тюрьмы.

— И как?

— Мертвым.

— А другого, более выполнимого способа у вас нет?

— Доктор, вы читали «Графа Монте-Кристо»?

— В детстве. И почти не помню.

— Так перечитайте книгу. Там все написано.

— Я не стал его огорчать. Дело в том, что господин комендант распорядился убрать из тюремной библиотеки все романы Александра Дюма, впрочем, как и произведения Диккенса, Гальдоса и многих других писателей. Эту литературу он заклеймил как низкопробное плебейское чтиво и заменил собранием неизданных романов и рассказов собственного сочинения, разбавив их избранными трудами своих друзей. Сию бесценную коллекцию он поручил переплести в кожу заключенному Валенти — тот до ареста занимался графическим искусством. Как только мастер выполнил работу, его уморили холодом. По приказу коменданта того продержали пять январских ночей под дождем за то, что он неосторожно пошутил по поводу изысков прозы Вальса. Так что Валенти покинул тюрьму как раз по методике Мартина — мертвым.

За время пребывания тут мне удалось узнать из разговоров надзирателей, что Давида Мартина перевели в Монтжуик по ходатайству самого господина коменданта. Прежде Мартин находился в заключении в Модело. Его признали виновным в совершении ряда тяжких преступлений, хотя, как мне кажется, никто не воспринял обвинения всерьез. Утверждалось, например, что он убил в припадке ревности своего наставника и ближайшего друга, тоже писателя и состоятельного человека Педро Видаля, а также его жену Кристину. Мало того, будто бы Мартин хладнокровно прикончил еще и нескольких полицейских, назывались и другие жертвы. В последнее время стольких людей обвиняют в немыслимом количестве преступлений, что просто теряешься. Лично мне трудно поверить, что Мартин способен убить. Хотя за годы войны я повидал немало таких — как националистов, так и республиканцев, — кто сбросил маски и показал свое истинное лицо, которое ничуть не походило на то, что вы ожидали увидеть. Мир впал в исступление. Каждый готов бросить камень в огород соседа.