Ф. Энгельс поясняет в этой связи: «...согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение — это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты — государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т. п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени».

Материалистическое понимание истории заключается не в том, чтобы к каждой идее просто подыскивать экономическое основание. Смешно было бы, например, усматривать непосредственное основание религиозных представлений, в какой-то части своей имеющих тысячелетний возраст, в сегодняшнем способе производства. И даже тогда, когда религиозные представления еще только возникали, их основание составляли не только экономические отношения.

В работе о Л. Фейербахе Ф. Энгельс называет в числе причин возникновения религии наряду с олицетворением сил природы то обстоятельство, что люди не имели «никакого понятия о строении своего тела», не умели «объяснить сновидений» и пришли к тому представлению, «что их мышление и ощущения есть деятельность не их тела, а какой-то особой души, обитающей в этом теле и покидающей его при смерти».

Все это, однако, никак не назовешь прямо экономическими корнями религии.

Или возьмем идею художественного произведения, например «Фауста» Гёте. Фауст — человек, которого не удовлетворяет исполнение любого его желания, который ощущает счастье лишь тогда, когда живет предвосхищением последствий своей деятельности. Этот образ, естественно, в известной степени является художественным воплощением идеи безудержного стремления ко все большему распространению, характерной для поднимающегося капитализма. Но было бы полной нелепостью и прямо-таки карикатурой на материалистическое понимание истории пытаться свести «Фауст» Гёте только к одной этой идее, теряя из виду все отразившееся в нем богатство тогдашней социальной жизни, содержащуюся в поэме тысячелетнюю мудрость, а также предугаданные Гёте будущие проблемы и условия человеческой жизни.