— Эх-хэх-хэх, да-а… Эт, товарищ доктор, бабки говорят, в озере вода святая была. Даже дубов кругом не рубили. И, между прочим, не мылись. Только кто знает: лужа та озерной воды, — Свиридов дошептал, — или мужики нажурчали. А искупаться вон — полон бак, за день нагрелась, так что давайте, народ залег… Помыться или там что простирнуть…

У огня собрались часовые — Свиридов шуганул, и остался только Прохоров, хмельной; он облазил костер, жестами приглашая меня удостовериться — где б ни сел, дым валит прямо в морду; а вот прапорщик наладил его до палатки, и — дым столбом, в струну!

Невеста рассматривала меня над огнем, она освободила платье от балахона, она сушила руки у костра, словно протягивая мне — ладонями вверх, когда я отрывался от ее глаз, ладони сжимались.

Костер, немного поленьев и огня, отнимает все: ничего нет; я вздыхал, но не зевалось. Так днем поспишь — к вечеру башка чумовая.

— Такой смешной, когда стесняетесь.

Свиридов обеими руками заковырялся в ушах.

— Не волнуйтесь так. — Поднялась и подождала, подождала, потянула руки за голову — подбрасывала волосы, а пламя вылизывало в ее платье основную, синеватую, ветвистую, плотную тень, при сильном отблеске становящуюся розовой и золотой.

Она заглянула в палатку и быстро ушла, прижав что-то белое к груди.

Свиридов просипел:

— Эт-та, помыться? Давайте. Мы посторожим. — Утер задымленные глаза. — Мойка наша без запоров. Да хотя все уж спят. Я сейчас проверю. Чтоб спали. И ложусь сам, устал. Посиди с костром. А то и брось, ежели разохотишься пройтись. Гореть тут нечему. Мы каждую ночь так бросаем. — И пропал, прокричав в ночные выси: — Рябошапка! Где у нас дорога? А? Вон туда и смотри, понял?

Время «Ч» минус 10 суток

Утихомирились, словно торопясь — пламень, ветер из трав, ветер от земли; сушится обувка — табором, ордой, ратными рядами, и семьями, влюбленными парами, поругавшимися парами, изношенная; отдыхают лопаты; меня ждет постель меж боками чужих. А, уеду — ничего не будет. Вон как закручивает летучую насекомую шелуху в прозрачном дыму по-над жаром; еще должна луна явиться, какая-нибудь. Яйцом, стружкой, народившаяся, урезанная? А все уже — после лета. Хоть вот оно, еще. Даже земля не остыла. Прибрались, но не съехали.

В морду дым гонит. Поднялся от дыма, получилось, будто собрался… да не смотри ты туда. Глупо говорить себе. Выходит, как вслух, только хуже. Сразу таким дураком. Я беспокоюсь, меня мучает оттого, что я так чувствую себя; иногда мне кажется, что я чувствую сейчас, как давно; казалось, больше не будет так. Потому, что под это дело дана одна попытка. Получается, верней, только раз. А пытаться ходить по воде ты потом-то можешь сколько угодно и выжимать в крапиве свои и чужие трусы, стукать клыками «з-здорово получилось» и получать благодарный шлепок по мокрому заду.

Выдыхание. Все исходит из: не усну. Хотя бывает, сидишь, пока не лег, бодрый, не тянет. А лег — глаза слиплись. Даже после обеда. Вот сколько раз поздно придешь, зарекаешься: не буду нажираться, а то не усну. А не удержишься, всю эту колбасу и хлеб навернешь, а только лег и замечаешь, что думал сейчас какую-то несуразицу, — засыпаю.