Он не ушел в уединенье,

И сам собой не утешался,

Не доверяясь никому?

Меня в одно и то же время

Так много мыслей угнетает,

Что с морем я и с ветром спорю,

Вздыхая и в слезах скорбя.

И в этой местности безлюдной,

В безмолвии, сам друг с собою,

Хочу развлечь мои страданья

Воспоминаньем лучших дней.

Пусть ни источники, ни птицы

Свидетелями мне не будут:

Бегут источники с журчаньем,

И есть язык у вольных птиц.

Я не хочу иных собратьев,

Как эти сумрачные ивы:

Они внимают и не помнят,

И значит могут умолчать.

Вот в этом месте разыгралась

Трагедия ревнивой страсти

И чистоты, пример которой

Лишь может древность указать.

Но кто освободиться может

От подозрений, при которых

Обманной кажется и правда?

Я знаю, ревность - смерть любви.

Ни для кого у ней пощады

Найтись не может; ни смиренный,

Ни строгий от нее не скрыты.

Так в этом месте, между гор,

Я и Росмира... Чуть припомню,

И вся душа моя трепещет,

И пресекается мой голос:

Здесь нет ни одного цветка,

Который бы не встал упреком,

Здесь каждый лист меня пугает,

И каждый камень изумляет,

И каждый ствол наводит страх,

И каждая гора грозит мне,

И каждый склон встает, как бремя;

И все свидетельствуют вкупе

О деле низменном моем.

Я вынул шпагу, но при этом

Она нисколько не смутилась:

В опасностях любви - невинный

Ни разу трусом не бывал.

"Остановись, - она сказала,

Не говорю тебе, супруг мой,

Не убивай меня, - о, если

Меня ты хочешь умертвить,

Могу ль отказывать я в жизни,

Которая - твоя всецело?

Скажи лишь, почему так хочешь,

И дай в последний раз обнять".

Я отвечал: "Ты, как ехидна,

Того теперь во чреве носишь,

Кто умертвит тебя; довольно

Он указует на тебя.

Но прежде чем его увидишь

И прежде чем родишь бесславно,

Я буду твой палач, решаюсь

Тебя и ангела убить".

"О, если, - мне она сказала,

Супруг мой, если ты подумал,

Что изменить тебе могла я,

Меня немедленно убей.

Но этот Крест я обнимаю".

Она сказала, а пред нею

Был Крест. "Пусть будет он свидетель,

Пусть будет он защитник мой,

Тебя ни в чем я не умела

Ни оскорбить, ни опорочить".

Я помню, полный угрызений,

Хотел я броситься тогда

К ее ногам: я видел ясно

Во всем лице ее невинность.

Пусть кто замыслил злодеянье,

Сперва обдумает его:

Когда себя он обнаружил,

Хотя б исправиться желал он,

Чтоб показать, что есть причина,

Он будет увлечен вперед.

И я, не потому, чтоб думал,

Что оправданье не правдиво,

Но для того, чтоб было цельным

То преступление мое,

Разгневанную поднял руку

И тысячу ударов смертных

По всем нанес я направленьям,

Но только воздух поразил.

Как мертвую, ее оставил

Я у Креста; спастись желая,

Домой направился - и что же

Я дома нахожу ее,

Светлей, чем радостное утро,

Когда заря выходит к миру,

И держит, как ребенка, солнце

На ласковых своих руках.

Держала Юлию Росмира,

Божественно-прекрасный образ,

Дышавший нежной чистотою:

(Какое счастие могло

С моим сравниться?) в этот вечер

Она родилась у подножья

Креста; и чтобы мир увидел,

Какое чудо Бог явил,

Ребенок был отмечен знаком

Неизъяснимого блаженства,

Отмечен посредине груди

Крестом из крови и огня.