Она покачала головой:

– Ведь первоначальный вариант просто был куда человечнее, не находишь?.. – Мира вдруг внимательно взглянула на мужа. – Пойдем уже правда спать, а то у тебя глаза красные…

Это привычное воркование немного успокоило писательскую душу. И хотя уютный «домашний» секс показался ему действительно немного пресным, в этом не было ничего страшного. Он был таким, что Денисовы подозрения, что жена знает о его похождениях (некоторые ее фразы, казалось, били в самое яблочко, но, видимо, являлись просто совпадением), рассеялись в дым. А потом ее нежность увлекла его, и он сам не заметил, как Мирослава, раскрывшись, словно любимая ею лилия, обратилась страстью, ведущей к закономерному финалу в виде наслаждения не менее сильного, чем в «остром» сексе с Маргаритой.

На воре шапка горит… Денис знал, откуда пошло это выражение. Однажды некто, обнаружив в людном месте пропажу, громко закричал:

– На воре шапка горит!

Один из его соседей машинально схватил шапку и, бросив на пол, стал топтать ногами… чем и выдал себя.

Преступник знает свою вину лучше судей и прокурора, потому по поведению подсудимого можно много узнать о его виновности, и опытный судья всегда или почти всегда может сказать, кто виновен, а кто нет. Потому что одновременно со светским судом каждый преступник стоит перед другим судом, перед тем, что недаром зовется Страшным.

И на этом суде, где совесть выступает обвинителем, ни скрыть, ни солгать не получится, потому что себе не солжешь и от себя ничего не скроешь…

Утром, по горячим следам, пока остался запал, Денис помчался в «Аэгну», чудом застал главного редактора и попытался «достучаться до его сердца», робко подсунув ему синопсис под самый нос.

Валентин Валентиныч прочел и долго смотрел на посетителя поверх очков.

– Ну… я, конечно, могу понять, – наконец сняв их и потерев переносицу, сказал он. – Как говорится, для души… можно и для души писать. Но ты пойми. Вот это, – он ткнул очками в сторону свежих пачек и с «Олафом» и с фэнтези других авторов, – я гарантированно продам, потому что покупают. А вот это, – последовал тычок теми же очками в листочек с синопсисом, – это, конечно, ты напишешь так же гладко, язык у тебя подвешен хорошо… но покупать этого никто не будет. Ты же не Достоевский, чтобы философствовать, и не Лев Толстой, чтобы с попами спорить. Даже такого резонанса, как антипиар с «Матильдой», не будет. Не занимайся-ка ты ерундой. Пиши «Олафа», тема-то хорошая…

– Подождите, Валентин Валентинович, – буквально взмолился Денис. – Я буду писать «Олафа», это вообще не вопрос, он очень быстро пишется и сейчас в работе уже. Но почему вы думаете, что, как вы говорите, философствования людям не нужны?! Нельзя же в них только развлекательное чтиво впихивать, как фастфуд! Прочел в электричке и забыл книгу на сиденье – это ведь тоже черт знает что…

– Чертыхаешься много в последнее время, – заметил главред. – Наши книги, знаешь ли, не забывают. Все же оформление не как у этих там… не дешевые покеты. Слушай, давай этот разговор отложим, времени у меня в обрез! Ну, иди уже, иди, дорогой мой…