Потом он рассмеялся и исчез. И я старался помочь!

За окном вновь раздался громовой раскат, да такой, что тихо тренькнули не только стекла в рамах, но даже стоящая на столе посуда.

– Да! Я старался! – тонко и дребезжаще выкрикнул старик куда-то в сторону окна. – Но у меня не получилось… Я думал, что был убедительным, я приложил все силы! Разве я не пытался?! – гневно обратился он к Вишнякову.

– Пытались, – медленно кивнул тот, неотрывно глядя на старика. Кожу на затылке писателя покалывало, точно волосы его вставали дыбом. Может, так оно и было.

– Но ваша нерешительность все тормозила, а время шло, – откинулся на подушку Виктор Семенович.

Вид его был теперь до странности умиротворенным, и он изучающе смотрел на Дениса.

– Вы понимаете… важность того, что я сейчас сказал вам?! – настойчиво спросил историк. – Ведь этим ребенком были вы.

– Да, – наконец выдавил Вишняков. – Но я не понимаю, к чему вы клоните… Простите меня.

Историк вздохнул.

– Если вы не осознаете этого немедленно, ничто вам не поможет. И ничто не поможет предотвратить то, что уже начато. А у меня так мало осталось сил… Может быть, их осталось на несколько минут. Ведь это именно он подарил мне лишние годы жизни. Я купился на этот подкуп, да и кто бы не купился… Жить! Вот я сейчас разговариваю с вами, а сам чувствую, как истекают мои секундочки. Ведь книга не написана. И он отнял у меня все, что дал. Хоть я и не просил ничего сверх того, что он дал мне. Время – самый дорогостоящий ресурс. Не еда, не комфорт. Время…

И снова раздавшаяся снаружи канонада словно подтвердила слова Золотарева. Чашки на столе снова звякнули от грохота; дрогнул даже пол.

– После ветра было землетрясение, – сказал старик, – но не в землетрясении Господь.

Денис кивнул. Ему еще много предстояло осознать. Выходит, он с детства был на крючке у «друга», который поджидал, пока Вишняков вырастет, чтобы использовать. Как скотину, честное слово, как поросенка к Рождеству…

– Я всего лишь пешка в этой игре, – эхом к его мыслям горько произнес старик. – Как жаль, что я понял это столь поздно. Ведь именно дьявол вершил мою судьбу с самого начала, направляя меня именно по этому пути. А ведь в молодости я думал поступать в политехнический, я бредил техникой, ведь какое время-то было! Но непонятная череда случайностей… о, как это смешно звучит сейчас… привела меня именно туда, где я, будто бы по собственному почину, занялся изучением феномена дьявола. Это дьявол вел меня по жизни, а теперь привел к вам… Я два инфаркта перенес, уж тридцать лет назад должен был помереть, да тема такая захватывающая… А уж как я хотел, чтобы вы ею тоже прониклись… Все ведь свои силы приложил… чтобы убедить вас в необходимости этого романа… Разве я не стремился к этому? Вспомните, ну вспомните же! Я не хотел давить, это выглядело бы нехорошо, но…

Историк мучительно закашлялся, прижав к посиневшим губам какую-то тряпку. На тряпке остались красные брызги. Говорил он все тише и все больше задыхался, но на попытки Дениса остановить рассказ гневно махал рукой:

– Слушайте же! Ведь он что угодно может сделать. Помните, у меня кровь носом пошла?.. Не давление это… Точнее… это его… давление на меня… Чтобы я на вас тогда надавил… Почти получилось… А потом… по его выражению… вы снова сорвались с крючка…