Даниил Хармс — мудак! Почему? Потому что кто угодно мудак! Даже Максим Скворцов — мудак! Надеюсь, с этим уж никто не поспорит!

Есть писательчики, у которых фразы такие стройные, как ноги у некоторых баб, слова оттуда, из этих ног, не выкинешь. А если уж и выкинешь, то не поймаешь. Вся жизнь в говне будет, а книжка тем более будет попорчена.

Когда придёт Вова, «Псевдо» временно отомрёт, но воскреснет у меня дома. Осирис мой ёбаный. Постмодернисты — народ мускулистый. Ненавижу институт. Все пидаразы!

Вот эту страничку допишу и не буду больше. Устал. Тут, наверное, как раз и Вова придет.

Всё, всё мне можно. Устал. Странный роман я затеял. Заебал он меня, но, кажется, надо. Так надо! Всё равно. Тотальное равенство!

Агрессивны мы все. Вот справа девочка стоит в белёсой кофте. Весьма милая, в моём вкусе. Но знакомиться я с ней не буду. На хуй надо. Буду онанистом и впредь. А собой я не так, чтоб дурён. Если хочу, то всегда добиваюсь любви. Но хотел всего дважды и дважды бывал женат. Теперь я умён. Умён и взросел. Взросел. Взросел. Взросел — хуёсел.

Надо ли меня жалеть? Видимо всё-таки строжайше это более не рекомендуется чем. Хотя всего хочется более этого именно, и поделывать что будешь ты здесь! Синтаксис. Синтаксис. Эпидермис, блядь…

В Тракае, в доме отдыха, был у нас сосед Йозас Пуканасис, почти Синтаксис. Йозас Синтаксис работал в литовском КГБ. Когда там в каком-то ноябре случилась хуйня, он позвонил моей маме, ибо оказался в Москве, и предложил встретиться. Очевидно, хотел выебать. Что получилось — не знаю.

Как много солдат своеобразных меня окружает. Йозас Синтаксис, Роман Божийдаров, Теодоров Роман, Фёдоров-брат, брат жены моей, на кровати которая по всей видимости зачата была, по всей вероятности на той кровати зачата была, которая стоит у меня в комнатке, которая находится в недрах, или же между строк, между строк, между строк моего «Псевдо» маленького. В той кровати Скворцовка сегодня утром проснулся, поехал в институт просто так. Сейчас на «парнасе» стоит, последнюю строчку на данной страничке дописывает, устал опять и курить уйдет через два слова и… (и многоточие)

Я и «Псевдо» — мы заболели оба. Это произошло с нами сегодня, во вторник. Мы слушали первую симфонию Другого оркестра, а потом у обоих случился жар. Однако слушать мы не перестали.

Уложили нас в лазарет, и пришла медсестра по имени Анна. Сделала нам укол. Мы уснули. А когда проснулись, оба изумились, насколь всё-т-ки белый здесь (здесь или тут?) потолок. Не видно звёзд. Видно белые стены.

Сколько уже позади. Масса, масса. Сырковая масса такая, творожок, с изюмом. На фольге в таких случаях пишут «особая». Очень хочется. Очень хочется массы этой поесть… Чайку попить. (Женя Панченко все поёт. Завтра поёт «Реквием» Моцарта в Большом зале консерватории.)

Устали мы с «Псевдо». Устали с моим малышом. Музыкальная культура феноменальна, а нам с «Псевдой» грустно, и мы устали вдвоём. Что? Что? Что теперь? Может уже и не поправимся больше.

Анна села на край кровати ко мне. Читает мне вслух роман «Псевдо», а «Псевдо» слушает роман «Псевдо» и не может уснуть. Хочется уснуть малышу. Болит головушка. Лебёдушка беленькая. Колодезная змеюшка. Колодец. Колодки. Колья и двор. При дворе. Скоро кончится. Зашумит, дверь заскрипит. Многим, многим мы обязаны. Чем всё это кончится? А кончится скоро. Чем?