Клуб «Даун энд Дэрти» представлял собой кабаре с раздеванием. Здесь опрокидывали «взрослые» напитки, обжигающие глотку и желудок, да еще и спасибо говорили. Тем, кто мог заплатить, предоставлялась комната с койкой и замком на двери. За этой запертой дверью можно было воплотить в жизнь любые сексуальные фантазии.

В изолированных кабинках, бывало, покуривали наркотики, разного рода запрещенные вещества переходили из рук в руки. По вечерам на сцене обычно играл какой-нибудь ансамбль сомнительных достоинств и почти без одежды. Под этот аккомпанемент выступали танцовщицы — тоже почти без одежды и тоже сомнительных достоинств, — а иногда, под влиянием то ли «взрослых» напитков, то ли запрещенных веществ, и кое-кто из посетителей.

Частенько вспыхивали драки, немало веселившие публику. Многие считали, что драки придают клубу пикантность, неповторимую изюминку. Да и чем еще могло привлечь публику заведение, где пол был замусорен бог весть какой гадостью, а еду опасно было брать в рот?

В этом заведении Ева устроила свой девичник перед свадьбой и во время девичника поймала убийцу. Хорошие были времена.

В человеке за стойкой было не меньше шести с половиной футов литой мускулатуры. Черная кожа, размалеванная татуировками, блестела в вырезе черного кожаного жилета. Обритая наголо голова сияла, как черная луна, пока он вытирал тряпкой стойку, а трио танцовщиц с весьма впечатляющими формами, но без намека на грацию, тряслись под варварские ритмы голографического ансамбля.

В это время дня клуб «Даун энд Дэрти» не осаждали толпы, но за столами, потягивая напитки и наблюдая за топчущимися на возвышении танцовщицами, сидели несколько мужчин. Очевидно, посетителей не разочаровывали некрасивые ноги девиц, раз уж можно было пялиться на голые сиськи.

Двое завсегдатаев окинули взглядом Еву, пока она проходила мимо, и тут же, почуяв копа, втянули головы в плечи. Наверно, так они пытались стать невидимыми, решила Ева.

Парень за стойкой смерил ее взглядом и обнажил зубы в улыбке.

— Привет, тощая белая девчонка.

— Привет, большой черный парень.

Его лицо расплылось в улыбке еще шире. Он протянул над стойкой руки длиной с Пятую авеню, схватил ее, оторвав от пола, и звонко чмокнул прямо в губы.

— Да ну тебя, — только и сумела сказать Ева.

— Извини, не удержался. Давно тебя не видел, соскучился по твоему бледному личику. К тому же я как раз этим утром тебя вспоминал. А тут ты и пришла.

— Надо же, какое совпадение! Как дела, Крэк?

— Бывает хуже, бывает лучше. В последнее время неплохо. Был этим утром в парке. Я часто туда хожу, нравится мне посмотреть на деревце, что ты посадила в память о моей сестренке. Моей маленькой девочке. Оно зеленеет. Приятно видеть, как оно зеленеет. Сердце радуется.

Один из посетителей подошел к стойке, и выражение лица Крэка моментально сменилось с растроганного на угрожающее. Крэку не нравилось, если кто-то осмеливался требовать от него услуг, когда он был занят личными делами.

Посетитель счел за благо убраться.

Недаром его прозвали Крэком. С таким звуком — крэк! — Крэк раскалывал черепа посетителям и служащим, сталкивая их лбами, если они вызывали его неудовольствие.