Узким направленным светом прорезала в тумане дорогу желтая фара, раздался рев двигателя, пешеход отошел в сторону, однако мотоцикл, обогнав его, остановился.

– Тьфу ты, черт! – выругался Леша Бешеный. – Так бы и попал под колесо. Кого на ночь глядя несет? Пашка? Пьяный? От бабы идешь? Молодца! ГАЗ шейсят шестой видел? Это Тольки Шалахвоста. А куда Толька сам подевался? Ладно, утром разберемся. Садись, подвезу.

Не доезжая зеленого домика, мотоцикл свернул в проулок к просторному кирпичному дому, в котором едва светилось тускло озаренное пыльной керосиновой лампой окошко.

– Ко мне зайдешь?

– Ага, – легко согласился Павлик.

Жена Леши Бешеного, молчаливая, совсем не похожая на деревенскую женщину, собрала на стол. На Павлика поглядела мельком и безо всякого любопытства, но гостю не по себе от ее взгляда сделалось.

– Выпьем по маленькой?

Непомилуев теперь бы уже и выпил, он даже очень хотел теперь выпить и посмотрел на водку жадно, требовательно, как не смотрел еще ни разу, но произнес другое:

– Я не пью.

– Вот как?

– Я больше никогда в жизни пить не буду.

– Почему? – удивился Леша.

– Я обет дал сегодня ночью.

– Что ж, уважаю. Хотя на всю жизнь – это ты, мне кажется, загнул. Давай для начала на год. А там, если захочешь, продлишь. Ну а я, извини, обедов не давал и рюмочку свою выпью, потому как без рюмочки, Пашка, тут совсем сопьешься. Так-то вот, брат. Хороший ты, Паша, мужик, – сказал Леша, жуя луковицу. – Не то что эти твои приятели.

– Вы их не знаете совсем.

– Ты мне, во-первых, не выкай, а зови по-нашенски на «ты» и «дядя Леша», потому как я тебе по возрасту, считай, в отцы гожусь. А во-вторых, знать-то я их очень хорошо знаю. И тебя тоже вижу. Ты вот смотри, первый раз в деревенской избе. А всё делаешь правильно. Обувь снял, вошел, поклонился, как положено, первый раз от угощения отказался, а потом ломаться не стал, уплетаешь за обе щеки и хозяйку мою радуешь. А ее надо, брат, радовать. Работа у нее нерадостная, не дай тебе бог… А эти твои сокурснички – или кто они там тебе – гнилые люди, – произнес Леша Бешеный с обидой. – Высокомерные. Я вот пробовал с одним вашим о литературе поговорить. Так он на меня так глянул, будто я вошь какая-то. А я, между прочим, люблю книги читать. И не какого-нибудь там Чаковского или Бабаевского. У меня в Москве знакомый продавец в букинистическом был. Возле памятника первопечатнику Ивану Федорову.

– А почему был?

– Посадили его, – буркнул Леша. – Спекулировал потому что и меры не знал. Никто в России меры не знает. И не смотри на меня как ежик. Я тут ни при чем. А вот твоих бездельников я твоему начальнику сегодня сдал. И не просто сдал, а заставил его приехать, как он там ни упирался и ни говорил, что и так всё знает.

– Откуда знает? – насторожился Павлик.

– А мне какое до этого дело? У меня работа стоит. Я его за шкирку – и сюда. Потому что, если три дня лил дождь, а потом солнце вылезло, надо в поле бегом бежать, а не водку пить. А если нажрались, то это ваше дело. Пейте, но с утра чтобы все были в поле. Как хотите – опохмеляйтесь, не опохмеляйтесь, но встали и пошли, как деревенские мужики идут. Он вусмерть упьется, но, если надо, встанет и пойдет. А эти? Я их толкаю: вёдро наконец, давайте в поле, – а они даже не пытаются усилие над собой сделать. Им, вишь ли, неохота. Им, вишь ли, надоело. Они, вишь ли, филолухи, а не совхозники. Мне не за себя обидно, Паш, а за дело. Потому что, если ты здесь работать не научишься, какой же из тебя, на фиг, будет ученый?