Их здесь ждали.

Томас перехватил фонарь так, чтобы им можно было воспользоваться и как дубинкой.

Они прошли до поворота и оказались на перекрестке, откуда расходилось несколько других коридоров. Свечи, расставленные через каждые пятнадцать или двадцать метров, указывали дорогу.

Трепещущие блики света вели бой с вездесущими тенями, заставляя их скользить со стены на стену, падать с потолка, выскакивать из неровностей в полу. Сквозняки, носившиеся по лабиринту, свистели между камнями, заставляли дрожать огоньки свечей и при каждом порыве грозили погасить их.

— Ты знаешь, где мы? — спросил Томас, понизив голос, как в церкви или библиотеке.

Яэль ответила так же тихо:

— Это древние каменоломни Парижа. Они возникли еще при римлянах. Сперва они были под открытым небом, но когда в XII и XIII веках население стало расти, Филипп Август[10] решил расширить город. Требовалось много камня (в то время как раз строили собор Парижской Богоматери), но нужно было сэкономить место на поверхности, и каменоломни стали подземными.

Томас присвистнул:

— Какие глубокие познания…

— Мой отец увлекался историей Парижа. Когда я была маленькой, он читал мне по вечерам отрывки из своих любимых книг, чтобы я быстрее засыпала. Это была такая жуть!.. Особенно когда он заводил речь о катакомбах. В XVIII веке кладбище Невинных, одно из самых больших в Европе, оказалось переполнено. Оно находилось на месте нынешнего Центрального рынка и распространяло вокруг ужасное зловоние и заразу.

Томас шел впереди и, вполуха слушая Яэль, внимательно вглядывался в темноту между островками света.

— Нездоровая атмосфера, эпидемии — и все это из-за кладбища Невинных, настоящей язвы в сердце Парижа. Проблему пытались решить по-разному: например, обнести кладбище валом, разрушить склепы и свалить останки в одну кучу… Но ничего не помогало: кладбище переполнилось, буквально выплескивалось через ограду и воняло на сто лье вокруг. Оно стало настоящим проклятием для города. Однажды стена в подвале одного из домов, примыкавших к кладбищу, не выдержала давления и обрушилась, за ней оказался битком набитый склеп. Только представь себе лицо домовладельца, когда он это увидел! Вплотную к кладбищу подступали торговые ряды. Рынку нужно было расширяться, а смрад отпугивал покупателей. Тогда останки решили перезахоронить, а кладбище снести.

Яэль коснулась каменной стены, задумавшись об истории, скрытой в этих подземных коридорах.

— За тридцать лет, к 1814 году, удалось очистить большую часть парижских кладбищ. Каждую ночь останки свозили в древние каменоломни. По улицам тянулись повозки, нарытые темным сукном, за ними шли факельщики и священники, читавшие заупокойные службы. Это происходило каждую ночь несколько лет подряд. Шесть миллионов трупов перезахоронены здесь, рядом с нами. Об этой странице истории мало говорят, я думаю, о ней предпочли бы и вовсе забыть.

— Жаль, — вмешался Томас. — Для американцев это было бы очень привлекательно, такая экзотика… Погребальные процессии в недрах города.

— О, тогда им пришлось бы объяснять, что запах тухлых яиц, который чувствуется на некоторых станциях метро, особенно неподалеку от Центрального рынка, — это вонь от земли, которая за века так пропиталась разложившимися человеческими останками, что смрад не выветрился по сей день. Мне кажется, недавно администрация парижского метро приняла какие-то меры, но когда я была маленькой, запах был просто отвратительным. Да и сейчас время от времени он возвращается, особенно в сильную жару.