В оптимистическом хоре моралистов, философов и писателей английского Просвещения голос Свифта звучал диссонансом. Постепенно за писателем утвердилась репутация человеконенавистника, то и дело оживляемая по сегодняшний день. Однако друзья Свифта, те конкретные люди, которых он любил, спорили с ним. «Если бы вы презирали мир, — резонно возражал ему лорд Болинброк, — как утверждаете, а быть может, даже и убеждены, что презираете, вы бы не обрушивались так на него»[5]. Во всяком случае, Свифт не льстил людям, он предостерегал их от самообольщения, он видел, как часто бессилен бывает разум в борьбе с человеческими страстями, с демонами насилия и ненависти, и считал своей целью не развлекать, а бичевать с суровой и предостерегающей требовательностью.

В эти же годы в основном сформировались не только представления Свифта о нравственной природе человека, но и его суждения об общественных институтах и английском политическом строе, и поскольку в то время было ходячей истиной, что общественные институты суть отражение нравственных качеств людей, то при столь критическом взгляде на природу человека Свифт не склонен был идеализировать создаваемые людьми государственные учреждения. Его политические воззрения не отличались особой оригинальностью, но в них с самого начала наличествовали элементы, не позволявшие ему до конца разделить позицию как вигов, так и крайне правых тори. Он осуждал диктатуру Кромвеля; по его мнению, это была власть фанатиков и сектантов, меньшинства над большинством нации, не желавшей таких крайностей; он осуждал казнь короля и называл его мучеником. Под всем этим мог подписаться любой тори. Однако одновременно он осуждал попытки Стюартов возродить неограниченную власть монарха, не признавал «божественного права» королей, был сторонником теории договора правителя и народа и считал, что нарушение его королем освобождает подданных от обязательств перед ним. В целом он принимал установившийся в Англии в 1688 году строй при условии, что будет сохраняться равновесие между тремя общественными силами — королем, палатой лордов и палатой общин, представляющей интересы большинства нации, и предостерегал от нарушения равновесия в пользу любой из этих сил. При этом для него тирания пришедшего к власти большинства ничуть не лучше, а, пожалуй, хуже тирании одного. А что касается лидеров вигов и тори, настаивавших на том, чтобы их приверженцы безоговорочно поддерживали политику своей партии, то Свифт, прибегая к распространенному в ту пору языку аллюзий, писал: «Я был бы весьма рад, если бы какой-нибудь фанатик привел мне веские доводы, почему, если Клодий и Курий разделяют некоторые мои взгляды, я обязан вследствие этого слепо поддерживать их во всем»[6]. Правда, примкнув впоследствии к тори, Свифт, видимо, пересмотрел это свое убеждение.

Прошедшая эпоха в значительной мере предопределила также напряженный интерес Свифта к проблемам религиозным. Наконец, в эпоху гражданской войны оружием ожесточенной полемики служили сатирические листки агитационного содержания, разоблачительные характеристики политических деятелей враждебного стана и памфлеты. Открытая тенденциозность этих инвектив, резкость и страстность полемики, в которой не подбирали слов и никого не щадили, — вот где истоки излюбленных жанров Свифта и его полемических приемов, стократно усиленных талантом, темпераментом и мастерством писателя.