Он мог опасаться, что его постигнет та же участь, как и его адъютанта, если б он не принял немедленного решения. Талызин предъявил капитану над портом указ государыни и велел в свою очередь арестовать Девиера в ту самую минуту, как тот приблизился к ним. Дело устроилось без затруднений; гарнизон признал Екатерину, и когда, наконец, в два часа ночи, Петр появился пред Кронштадтом на гребной шлюпке, его приветствовали объявлением, что нет другой власти, кроме власти императрицы, и что, если он не поспешит удалиться, то по шлюпке будет открыт огонь.

В то время, как в Кронштадте происходило вышеизложенное, Петр послал в Петербург канцлера графа Воронцова сообщить императрице, что он удивляется тому, что там делается, и приглашает ее возвратиться к повиновению ему, императору. Канцлер увидел площадь пред дворцом занятою войсками, уже признавшими Екатерину.

Он честно и благородно выполнил данное ему поручение, но изложенное им требование было отвергнуто, а самому ему не дозволено возвратиться в Петергоф. Он просил позволения, которое и было ему дано, написать Петру и сообщить о неуспехе возложенного на него поручения.

Он показал письмо, которое было написано очень хорошо и кончалось заявлением, что, исполнив свой долг в отношении государя, он, наконец, подчинился народной воле и принес присягу в верности государыне, вступившей ныне на Российский престол. По отсылке письма граф Воронцов отправился в церковь для принесения присяги императрице.

Все шло отлично, но нужно было овладеть особою бывшего императора. Казалось слишком опасным предоставлять ему свободу: он имел тысячу средств скрыться, и всякий другой человек, порешительнее его, сумел бы это сделать.

Все эти распоряжения занимали государыню в течение всей пятницы и утра субботы; наконец, в полдень той же субботы, она выступила из Петербурга по направлению к Петергофу, во главе войск, которые признали ее и к которым присоединились полки, находившиеся по повелению императора в походе.

Панин должен был сопровождать государыню, и потому великого князя вверили попечению Сената, а именно – Неплюева, которому приказано было всякия полчаса отправлять в Петергоф курьера c известиями обо всем, что делается в столице[190]. Каждый из сенаторов должен был подписывать эти рапорты, и потому их всех держали в сборе и таким образом всех без изъятая привлекли к делу Екатерины.

По дороге из Петербурга в Петергоф часто встречались голштинские гусары, которых Петр высылал, чтобы выследить движения государыни, – о чем он уже имел сведения; их всех захватывали, равно как и всех лиц, которые находились при Петре и покинули его в ночь его поездки в Кронштадт.

В числе этих лиц был вице-канцлер князь Голицын, посланный Петром к Екатерине с письмом, в котором император отдавал себя в ее волю. Голицын в открытом поле принес присягу Екатерине; на половине пути, в продолжение которого не раз приходилось делать остановки, чтобы дать отдых войскам, курьер привез известие об отплытии Петра в Кронштадт. А так как об экспедиции Талызина не было еще никаких известий, то и боялись, как бы Петр, найдя доступ в Кронштадт прегражденным, не вздумал направиться водою же в Петербург и не явился бы к народу.