Штаупиц. Тецель.
Мартин. Он самый.
Штаупиц. Ах, вымогатель!
Мартин. Про него рассказывают еще одну историю, и, наверно, это правда, поскольку я слышал ее от разных людей. Будто бы некий саксонский дворянин слушал Тецеля в Ютебоге. Когда Тецель свернул свой балаган, дворянин попросил его разъяснить одно место из речи: что он — я имею в виду Тецеля — имеет власть прощать грехи, которые человек еще только намерен совершить. Тецель надулся отважности — ты знаешь, какой он бывает, — и говорит: «Вы плохо слушали. Конечно, я могу прощать не только совершенные грехи, но и те, которые человек собирается совершить». «Прекрасно, — отвечает дворянин, — это то, что нужно. Я, видите ли, хочу отомстить своему врагу. Не бойтесь, я не буду убивать. Просто слегка припугну. Достаточно десяти гульденов за индульгенцию, чтобы раз и навсегда очистить душу?» Тецель поломался, но на тридцати гульденах они договорились. Человек унес разрешительную грамоту, а Тецель поехал работать дальше, в Лейпциг. И где-то в лесу между Лейпцигом и Треблином на него напали разбойники и здорово поколотили. Лежит он в луже крови и видит: один из этой шайки — тот самый саксонский дворянин. А разбойники уже уносят сундук с деньгами. Едва поправившись, Тецель спешит в Ютебог и тащит дворянина в суд. Что же делает наш дворянин? Он извлекает разрешительную грамоту и показывает ее самому герцогу Георгу! Дело прекращается.
Штаупиц(рассмеявшись). Ну ладно, поступай как знаешь. Только будь осторожен. Я-то с тобой целиком согласен, но крепость своих убеждений ты испытаешь, когда кое-кто другой выскажет тебе свое неудовольствие.
Мартин. Отец, я понимаю значение лишь громко сказанных слов.
Штаупиц. А так, наверно, и надо понимать Слово. Слово есть я, и я есть Слово. Но будь благоразумен. Бери пример с Эразма: он, в сущности, не попадал в серьезные переделки, а между тем гнет свою линию.
Мартин. Такие люди, как Эразм, меня не похвалят, потому что я одним духом говорю о свиньях и о Христе. Мне пора идти.
Пытается незаметно обхватить руками живот.
Штаупиц. Может быть, ты прав. Эразм — прекрасный ученый, но многие из этой публики задирают перед тобой нос только потому, что любят уколоть латынью, а ты дерзишь на простом немецком языке. Что с тобой? Опять живот? Господи боже мой! Я кончаю, Мартин, — последнее: если человек взял в руки меч, он однажды обнажит его, даже ценою собственной гибели. Но никогда человек не должен жить с мечом у пояса. И еще: помни, что ты начал свое дело во имя господа нашего Иисуса Христа. Поступай, как тебе велит господь, но постарайся не забыть, что писал об одном философе святой Иероним. Тот философ ослепил себя, дабы обрести большую свободу в познании. Береги глаза, сын мой, и, пожалуйста, сделай что-нибудь со своим животом.
Мартин. Сделаю. Я им хорошего духа подпущу в Рим. (Уходит.)
Звонят церковные колокола.
На паперти дворцовой церкви в Виттенберге. 31 октября 1517 года. В храме идет заутреня, слышно пение. На ступенях сидит грязный, полуодетый мальчик и во что-то сосредоточенно играет. Входит Мартин. У него в руках длинный свиток — это его девяносто пять тезисов против индульгенций. Поднимается по ступеням. Заметив увлеченного игрой мальчишку, останавливается и завороженно смотрит на него. Вскоре мальчик замечает постороннего, бросает игру и рассеянно смотрит по сторонам, пытаясь отвлечь от себя внимание. Нерешительно переступив, Мартин протягивает к нему руку. Мальчик смотрит на его руку серьезно и с опаской, потом медленно, спокойно поднимается и с унылым видом убегает. Мартин смотрит ему вслед, потом быстро сходит по ступеням и поднимается на кафедру.