– Что, неужто и шкуру с кобылы снять нельзя? – потерянно спросил Антон.

– Не о шкуре сейчас надо думать-то,- махнул рукой Евдоким, – а о том, как бы весь скот в деревне от "сибирки", хоть нерабочих лошадей да дойное стадо уберечь! Тушу лошадиную керосином облейте и на этом же месте сразу сожгите; всю сбрую над огнем надо подержать, да и одежу вашу – тоже, а самим вам в бане вымыться с крепким щелоком. В пригон пока скотину загонять нельзя ни в коем разе! Конюшню-то я вам горючей серой окурю. Из Сибири такая поветря идет, потому и зовут ее "сибирка". Беда неминучая к нам пришла…

Дедко Евдоким вырастил двоих сыновей и трех дочерей. Две дочери жили в Прядеиной, одна вышла замуж в Харлово. Старшему сыну построили дом и от семьи отделили, младший жил с детьми в своем дому. Евдоким славился на всю округу, как хороший лекарь и коновал. Позаглаза некоторые его называли "колдуном" и "чертознаем", и многие даже уверяли, что с нечистой силой дедко Евдоким связан и что он может в любой миг обернуться свиньей или собакой… При встрече в глаза все относились к нему уважительно, с почтением. Лечил он и людей, и скот, так что не было ни одного двора, хозяин которого не обращался бы к дедке Евдокиму. Лечил от поветри, от змеиных укусов, да много еще от чего, и всегда и всем давал дельные советы. Для него не было разницы, кто к нему пришел за помощью – бедный или богатый. С бабкой Феофаньей они знали множество целебных трав и кореньев, приносили их из лесу или с поля охапками, привозили целыми возами, а потом сушили их под сараем, на чердаке или на сеновале. К ним в Прядеину приезжали из других деревень, их знали во всей округе. Они никогда ни с кого не просили платы, но люди сами им давали. Бабка Феофанья, евдокимова старуха, была лекаркой и ворожеей, а кроме того – опытной повитухой. И если ей где-нибудь в богатом доме давали за труды хороший подарок, она тут же отдавала его какой-нибудь бедной многодетной женщине или вдове.

Были Евдоким и Феофанья из каторжан-поселенцев, но поселились в деревне так давно, что даже старожилы-прядеинцы не знали, когда это и было.

Весть о "сибирке" разнеслась мгновенно. Старостой в тот год выбрали Никиту Шукшина. Никита прямо со своего покоса, даже не заглянув домой, пошел к Безродным.

У Антона была полна ограда народу, слышались крики и крепкая брань. Некоторые мужики уже прямо с кулаками подступали к Антону:

– Ты что это наделал, сукин сын? Нешто по миру нас хочешь пустить?!

– Окститесь, мужики, никакого худа я никому не хотел и не хочу! – растерянно уговаривал их перепуганный Антон.

– Да ведь соседи-то твои видели, как вы с сыном привезли домой тушу сохатого и под сараем ее оснимывали! Ты лучше не виляй, Безродный, как лиса хвостом, ты гольную правду нам скажи! Небось, подох твой сохатый где-нибудь в лесу, а ты с сынком со своим этакую пропастину* – на телегу, да домой и привез! Ты на дармовую шкуру польстился! А нам всем што теперь – скотины да лошадей из-за .вас лишаться?!

Антон с виноватым видом колотил себя кулаком в грудь и в сотый раз крестился и божился, что лось был живой, только запутался рогами между двух сросшихся берез и не мог освободиться, потому и пришлось прирезать его косой.